Не надо забывать, что речь идет о социалистическом реализме, заведомо призванном не изображать действительность, а показывать, какой она должна быть. Еврейские советские писатели, которых вместе с со всеми советскими писателями Сталин назначил «инженерами человеческих душ», энергично и, по большей части искренне, взялись за создание нового человека. Свиноводство было одной из важных, но далеко не самым важным символом их пропаганды и агитации.
Еврейская советская литература призывала не боятся смешанных браков, пропагандировала освобождение женщины, часто в очень откровенных тонах описывала сексуальные подробности. (Правда, дело никогда не доходило до откровенности модернистской идишиской поэзии нью–йоркской школы, а уж тем более многочисленной порнографической литературе на идиш, распространявшейся по всему миру в 20–30 годы). Идеалом стал аскетический красный командир Копельман из повести Переца Маркиша «Товарищи ремесленники». Копельман ходил в армейской шинели и ждал мировую революцию изо дня в день. Он не интересовался женщинами потому, что единственной любовью его жизни стала замученная контрреволюционерами Роза Люксембург. Если же у новых героев и проявлялся интерес к сексу, то лишь, для укрепления обороноспособности Родины. В стихотворении Лейба Талалая молодой отец без обиняков спрашивает нянечку в роддоме – «А ройтармэейр?» (красноармеец) – А мэйдэле, – энфер зи мир – Девочка, – отвечает она». В стихотворении Авраама Гонтаря роженица смотрит на портрет Сталина, следуя старинному еврейскому поверью, будто ребенок родится похожим на портрет. Еврейские писатели создавали идеалы рабочей женщины–трактористки, доярки, роженицы.
Лейб Квитко писал:
Климу Ворошилову
Письмо я написал:
– Товарищ Ворошилов,
Народный комиссар!
В Красную Армию
Нынешний год,
В Красную Армию
Брат мой идет.
Товарищ Ворошилов,
Я его люблю.
Товарищ Ворошилов,
Верь ему в бою!
Товарищ Ворошилов,
А если на войне
Погибнет брат мой милый,
Пиши скорее мне.
Товарищ Ворошилов,
Я быстро подрасту
И стану вместо брата
С винтовкой на посту.
(перевод С. Маршака в газете «Известия», 1936)
В 1936 году в Нойе–Златопольский район выиграл социалистическое соревнование с казацкой станицей Цимлянское. Шмуэль Годинер написал по этому поводу рассказ «Праздник дружбы». Автор восхищается дояркой «Если не знать, что она еврейка, то примешь ее за настоящую казачку».
Создавая идеал евреев, абсолютно похожих на «гоев», отрицая религию и старую традицию, призывая евреев стать, «как все другие народы», пропагандируя вступление евреев в братскую интернациональную семью, советские еврейские литераторы и пропагандисты (аналогично сионистам и бундовцам) никогда и нигде не призывали к ассимиляции. Более того, их творчество фактически заложило основы этнической общности, которые мы называем «советское еврейство». На такой идеологии выросло несколько поколений советских евреев. Принципы их общности хорошо выражены Ициком Фефером в стихотворении «Эпитафия» – «Ну и что, что я обрезан по еврейскому закону/ Если мои усталые ноги обвевает буйный ветер/ … Я горд принадлежать к народу/ Который строит и верит/ В бессмертный порядок/ Где никто не должен погибать» – (Увы, переводить замечательный ритмический стих Фефера автору не дано) – Их бин а–ид/ фун найен шнит – Я еврей нового типа.»
Смешение традиционно–еврейского, национального с чертами, которые нигде больше евреям вроде бы не свойственны, является характерной особенностью общности «евреев нового типа». И все же мы все «советские евреи» – более или менее религиозные, более или менее грамотные и начитанные и образованные в еврейских традициях – все мы считаем себя евреями и хорошо умеем определять своих. Более того, окружающие считают нас евреями. Нас можно определить по особым, свойственным лишь нам чертам, по общей семейной и исторической памяти, по поведенческим нормам, по общим устремлениям, по документам, в конце концов. Нас объединяет любовь к еврейскому юмору и еврейской музыке, гордость видеть столько еврейских имен во всех сферах общества. Нас объединяет память Холокоста, хотя в СССР не слишком много об этом говорили, но парадоксальным образом День Победы стал для нас символом нашей победы и поражения сил Холокоста. Даже свинина может нас объединить, в чем убедились израильские политики, пытавшиеся поиграть на ограничении деятельности магазинов русской еды в Израиле. От других групп советского населения нас отличает еще и связь с еврейским народом во всем мире. Нам не мешают смешанные браки, поскольку речь не идет о доминирующей культуре, пытающейся нас поглотить и ассимилировать. Наоборот, сейчас приходят к нам в поисках духовных и моральных ценностей и нам ни в коем случае нельзя отвратить этих людей. В отличие от большинства еврейских групп мы пережили и ассимиляцию, и эмиграцию, сохранив сами себя. Более того, мы составляем сильную группу внутри еврейской диаспоры и влиятельную общину в Израиле. Мы доказали способность становиться настоящими казаками, настоящими советскими людьми, настоящими американцами, настоящими хасидами, настоящими израильтянами (любого, возможного здесь вида) и все же оставаться самим собой, и даже свою способность к самовоспроизводству в условиях ассимиляции и эмиграции. История показала, что ни алия в Израиль, ни эмиграция в Европу или США, ни даже смена языка, не мешают нам передавать свои ценности детям, что и здесь растет следующее поколение наследников «советского еврейства». Нельзя не согласиться с Геннадием Эйстрахом, что для понимания нас, как и нам для понимания самих себя советская идишистская литература играет неоценимую роль.
* Gennady Estraikh Pig–Breeding, Shiksas, and other Goyish themes in Soviet Yiddish Literature and Life. Symposium; Fall 2003, Vol. 57, Issue 3, p157, 18p.