Выбрать главу
Только милого, родного Не смогли стереть года: Я родимого Тамбова Не забуду никогда.
Конец 1920-х — начало 1930-х годов.{14}

15. Сова

Холодный вихрь листву тасует, — На дуб, убитый наповал, Зрачками древними тоскуя, Присела лысая сова.
Она устала от пророчеств И старомодной седины, Ей одиночество и ночи Самой природой суждены.
Старуха зябнет в серой кофте Из полусгнившего пера, Ей жжет зазубренные когти Насквозь промерзшая кора.
А ветер бьет в худую грудь, Гремит вокруг сосновым яром, Вздувая лунные пожары, Убогой не дает заснуть.
И слышит сквозь ушей прорезы За льстивым лаем лисенят, Как, проносясь в сухую бездну, Созвездья дикие свистят.
1932{15}

16. Весна

На стене винчестер и топор, За окном ворочается бор. Выпрямляют дикие хребты Дерева небесной высоты. В черных ветках розовый туман, Строят птицы легкие дома. Серым дымом огибает ствол За волчицей сухопарый волк. Снова март над хижиной моей Зашумел в вершинах тополей, Потемнев, обрюзгла тишина В четырех бревенчатых стенах. Поседел и, заскучав, зачах Зимних дней товарищ — мой очаг. Потому несносней тишина, Потому неистовей весна. О порог колотится прибой, Вихрь зари кружит над головой. Это гул разбуженной воды, Что бежит с отрогов золотых, Это храп раздавленных снегов, Скрежет льдов у тесных берегов, Это ярость молодой травы, Взрывы в почках стиснутой листвы, Это грозный изюбриный рев, Это гром скрестившихся рогов… И над всем рокочет боевой, Гулкий грохот сердца моего. В синей мгле ворочается бор, Словно месяц, мой топор остер. Я рублю им старые стволы, Опьяненный запахом смолы, И пою без устали о том. Как высок и светел будет дом, Как дымок взовьется над трубой, Как нам будет хорошо с тобой Коротать свой отдых у огня, Дорогая, дальняя моя.
1935{16}

17. Баллада о мертвом солдате

В полночный час, в глубокий мрак, Вздымая сырь и смрад, Могилы братской сбросив прах, Встает лихой солдат.
Над ним клубится Млечный Путь мглой газовых атак, А в продырявленную грудь Свистит сухой сквозняк.
Отважный прокричал петух, Встряхнувши свой венец, И дико смотрит в высоту Проснувшийся мертвец.
Он пал, как доблестный солдат, Оставив дом, семью, И по уставу — райский сад Обещан был ему.
Так королевский манифест Перед войной гласил, А черный поп, поднявши крест, Тот манифест святил…
Что ж, если власть от бога им Дана, то смерть — не в счет. Пусть вместо жизни — прах и дым, Солдат свое возьмет!
И вот он, вытянувшись в рост В шинельке боевой, Плывет сквозь строй осенних звезд Мотая головой.
Покрытый ржавчиной крови, Плывет, скрипя, скелет, Он ищет райских врат… Увы! В пространстве рая нет.
Лишь звезды вкруг, да тишина Прозрачнее стекла, Да на медалях седина Окутала орла.
То славы прах низвергнут в мрак, Где только вечность — быль, Спит на казенных сапогах Космическая пыль.
…Туда-сюда — устал мертвец, Тяжел средь звезд поход. В груди болтается свинец, И горечь глотку жжет.
Он ковш Медведицы берет Костлявою рукой И льет в песком набитый рот Напиток грозовой.
Как вепрь, колотится в кадык Солдатская душа, И багровеет мертвый лик, Ненавистью дыша.
Медали прочь! Погоны прочь! И нараспашку грудь! Там ждет земля и день и ночь, Чтоб пепел войн стряхнуть.
За тех, кто жив, кто точит штык На истинных врагов, Туда пронесть победный крик — Всю ярость всех веков!
Солдат встает во весь свод рост, Папаха набекрень, — И вот летит с далеких звезд Его худая тень.
Она, как мстительный аркан, Ложится вкруг земли, Где ждут расплаты за обман Попы и короли.
1934–1936{17}

18. «Застигнутый последней метой…»

Застигнутый последней метой И не успев всего допеть, Благословлю я землю эту, Когда придется умереть.
Благословлю ее за воздух, Дыша которым был я смел, За светлых рек живую воду, Где телом и душой свежел.
За поле знойное пшеницы, За села и за города, За наш достаток, где хранится Зерно и моего труда.
Благословлю земли просторы, Где жил я здесь в наш светлый век, Любил ее моря и горы, Как мог свободный человек.
Что здесь учился у народа Петь песни ясной простоты И украшать трудом природу Во имя счастья и мечты.
1940{18}

19. Иртыш

Река — угля черней — угрюмо Играет с белою луной. Косматым полчищем Кучума Над ней камыш кипит густой. Издревле грозное — Иртыш! — В рябую ширь шуршит камыш И, будто кольцами литыми, Блистает лунной чешуей И то отпустит, то поднимет На волнах панцирь золотой