Выбрать главу

2. Год моего рождения

До основанья, а затем…
«Интернационал»
Тогда начиналась Россия снова. Но обугленные черепа домов не ломались, ступенями скалясь в полынную завязь, и в пустых глазницах вороны смеялись. И лестницы без этажей поднимались в никуда, в небо, еще багровое. А безработные красноармейцы с прошлогодней песней, еще без рифм, на всех перекрестках снимали немецкую проволоку, колючую, как готический шрифт. По чердакам еще офицеры метались и часы по выстрелам отмерялись. Тогда победившим красным солдатам богатырки-шлемы уже выдавали и — наивно для нас, как в стрелецком когда-то, — на грудь нашивали мостики алые[60]. И по карусельным ярмаркам нэпа, где влачили попы кавунов корабли, шлепались в жменю огромадно-нелепые, как блины, ярковыпеченные рубли…[61]
Этот стиль нам врал про истоки, про климат, и Расея мужичилася по нем, почти что Едзиною Недзелимой, от разве с Красной Звездой, а не с белым конем[62]. Он, вестимо, допрежь лгал про дичь Россиеву, что, знамо, под знамя врастут кулаки. Окромя — мужики опосля тоски. И над кажною стрехой (по Павлу Васильеву) рязныя рязанския б пятушки. Потому что я русский наскрозь — не смирюсь со срамом наляпанного а-ля-рюс.

3. Неистовая исповедь

В мир, раскрытый настежь Бешенству ветров.
Багрицкий
Я тоже любил петушков под известкой. Я тоже платил некурящим подростком совсем катерининские пятаки[63] за строчки бороздками на березках, за есенинские голубые стихи. Я думал — пусть и грусть, и Русь, в полтора березах не заблужусь. И только потом я узнал, что солонки, с навязчивой вязью азиатской тоски, размалева русацкова в клюкву аль в солнце, — интуристы скупают, но не мужики. И только потом я узнал, что в звездах куда мохнатее Южный Крест, А петух-жар-птица-павлин прохвостый — из Америки, С картошкою русской вместе. И мне захотелось такого простора, чтоб парусом взвились заштопанные шторы, чтоб флотилией мчался с землею город в иностранные страны, в заморское море! Но, я продолжал любить Россию.

4. Я продолжал любить Россию

Не тот этот город и полночь — не та.
Пастернак
А люди С таинственной выправкой скрытой тыкали в парту меня, как в корыто. А люди с художественной вышивкой Россию (инстинктивно зшиток подъяв, как меч) — отвергали над партой. Чтобы нас перевлечь — в украинские школы — ботинки возили, на русский вопрос — «не розумию», на собраньях прерывали русскую речь. Но я всё равно любил Россию. (Туда… улетали… утки… Им проще. За рощами, занесена, она где-то за сутки, за глаз, за ночью, за нас она!) И нас ни чарки не заморочили, ни поштовые марки с «шаг» ющими[64] гайдамаками, ни вирши — что жовтый воск со свечи заплаканной упадет на Je[65] блакитные очи. Тогда еще спорили — Русь или Запад в харьковском кремле. А я не играл роли в дебатах, а играл в орлянку на спорной земле. А если б меня и тогда спросили, Я продолжал — всё равно Россию.

5. Поколение Ленина

Где никогда не может быть ничья.
Турочкин
…И встанут над обломками Европы прямые, как доклад, конструкции, прозрачные, как строфы из неба, стали, мысли и стекла. Как моего поколения мальчики фантастикой Ленина заманись — работа в степени романтики — вот что такое коммунизм! И оранжевые пятаки отсверкали, как пятки мальчишек, оттуда в теперь. И — как в кино — проявились медали на их шинелях. И червь, финский червь сосет у первых трупы, плодя — уже для шюцкоров — червят. Ведь войну теперь начинают не трубы — сирена. И только потом — дипломат. Уже опять к границам сизым составы тайные идут, и коммунизм опять так близок — как в девятнадцатом году. Тогда матросские продотряды судили корнетов револьверным салютцем Самогонщикам — десять лет. А поменьше гадов запирали «до мировой революции». Помнишь — с детства — рисунок: чугунные путы Человек сшибает с земшара грудью! — Только советская нация будет и только советской расы люди… Если на фуражках нету звезд повяжи на тулью — марлю… красную… Подымай винтовку, кровью смазанную, подымайся в человечий рост! Кто понять не сможет, будь глухой — на советском языке команду в бой! Уже опять к границам сизым составы тайные идут, и коммунизм опять так близок, как в девятнадцатом году.

6. Губы в губы

Когда народы, распри позабыв, В единую семью соединятся
вернуться

60

Нагрудные — почти боярские — полоски.

вернуться

61

Бумажные знаки 1924 г.

вернуться

62

«На белом коне под малиновый звон» — фраза Деникина.

вернуться

63

Медные монеты 1924 г.

вернуться

64

Шаг — денежная единица Центральной Рады, равнялась ½ коп.

вернуться

65

Желто-блакитный флаг украинских националистов от Скоропадского до Петлюры.