Выбрать главу

250. На реке

Плыву вслепую. Многое не вижу, А где-то есть конец всему и дно. Плыву один. Всё ощутимей, ближе Земля и небо, слитые в одно. И только слышно, Там, за поворотом Торчащих свай, за криками людей, Склонясь к воде с мостков дощатых, кто-то Сухой ладонью гладит по воде. И от запруд повадкой лебединой Пройдёт волна, и слышно, как тогда Обрушится серебряной лавиной На камни пожелтевшая вода. И хорошо, что берег так далёко. Когда взгляну в ту сторону, едва Его я вижу. Осторожно, боком Туда проходит стаями плотва. А зыбь воды приятна и легка мне… Плотва проходит рукавом реки И, обойдя сухой камыш и камни, Идёт за мост, где курят рыбаки. Я оглянусь, увижу только тело Таким, как есть, прозрачным, наяву, — То самое, которое хотело Касаться женщин, падать на траву, Тонуть в воде, лежать в песке у мола… Но знаю я — настанет день, когда Мне в первый раз покажется тяжёлой Доныне невесомая вода.
1939{250}

251. В вагоне

Пространство рвали тормоза. И пока ночь была весома, Все пассажиры были за То, чтобы им спалось, как дома.
Лишь мне не снилось, не спалось, Шла ночь в бреду кровавых марев Сквозь сон, сквозь вымысел и сквозь Гнетущий привкус дымной гари.
Всё было даром, без цены, Всё было так, как не хотелось, — Не шел рассвет, не снились сны, Не жглось, не думалось, не пелось.
А я привык жить в этом чреве: Здесь всё не так, здесь сон не в сон. И вся-то жизнь моя — кочевье, Насквозь прокуренный вагон.
Здесь теснота до пота сжата Ребром изломанной стены, Здесь люди, словно медвежата, Вповалку спят и видят сны.
Их где-то ждут, для них готовят Чаи, постели и тепло. Смотрю в окно: ночь вздохи ловит Сквозь запотевшее стекло.
Лишь мне осталося грустить. И, перепутав адрес твой, В конце пути придумать стих Такой тревожный, бредовой…
Что вы, ступая на перрон, Познали делом, не словами, Как пахнет женщиной вагон, Когда та женщина не с вами.
1939{251}

252. «Мне б только жить и видеть росчерк грубый…»

Мне б только жить и видеть росчерк грубый Твоих бровей, и пережить тот суд, Когда глаза солгут твои, а губы Чужое имя вслух произнесут.
Уйди, но так, чтоб я тебя не слышал, Не видел, чтобы, близким не грубя, Я дальше б жил и подымался выше, Как будто вовсе не было тебя.
1939{252}

253. Предчувствие

Неужто мы разучимся любить, И в праздники, раскинувши диваны, Начнем встречать гостей и церемонно пить Холодные кавказский нарзаны?
Отяжелеем. Станет слух наш слаб. Мычать мы будем вяло и по-бычьи. И будем принимать за женщину мы шкап И обнимать его в бесполом безразличьи.
Цепляясь за разваленный уют, Мы в пот впадем, в безудержное мленье. Кастратами потомки назовут Стареющее наше поколенье.
Без жалости нас время истребит. Забудут нас. И до обиды грубо Над нами будет кем-то вбит Кондовый крест из тела дуба.
За то, что мы росли и чахли В архивах, в мгле библиотек, Лекарством руки наши пахли И были бледны кромки век.
За то, что нами был утрачен Сан человечий; что скопцы, Мы понимали мир иначе, Чем завещали нам отцы.
Нам это долго не простится, И не один минует век, Пока опять не народится Забытый нами Человек.
1939{253}

254. «Как жил, кого любил, кому руки не подал…»

Как жил, кого любил, кому руки не подал, С кем дружбу вел и должен был кому — Узнают всё, раскроют все комоды, Разложат дни твои по одному
1939{254}

255. Гоголь

…А ночью он присел к камину И, пододвинув табурет, Следил, как тень ложилась клином На мелкий шашечный паркет.
Она росла и, тьмой набухнув, От жёлтых сплющенных икон Шла коридором, ведшим в кухню, И где-то там терялась. Он
Перелистал страницы снова И бредить стал. И чем помочь, Когда, как чёрт иль вий безбровый, К окну снаружи липнет ночь,
Когда кругом — тоска безлюдья, Когда — такие холода, Что даже мерзнёт в звонком блюде Вечор забытая вода?
И скучно, скучно так ему Сидеть, в тепле укрыв колени, Пока в отчаянном дыму, Дрожа и корчась в исступленье, Кипят последние поленья.
Он запахнул колени пледом, Рукой скользнул на табурет, Когда, очнувшися от бреда, Нащупал глазом слабый свет
В камине. Сердце было радо Той тишине. Светает — в пять. Не постучавшись, без доклада Ворвётся в двери день опять.
Вбегут докучливые люди, Откроют шторы, и тогда Всё в том же позабытом блюде Чуть вздрогнет кольцами вода.
И новым шорохом единым Растает на паркете тень, И в оперенье лебедином У ног её забьётся день…
Нет, нет — ему не надо света! Следить, как падают дрова, Когда по кромке табурета Рука скользит едва-едва…