Она врасплох застать пыталась нас
В палатках на пустынном берегу.
И ускореньям метя каждый час,
Пришлось дома достраивать в пургу.
В три яруса шли койки по стене, —
Тут места нет для одиноких дум;
И приходили в гости, как стемнеет,
Друзья со шхун, зимующих во льду.
И в мертвом мире вестью о живом
Звучал мотора равномерный стук,
И мастерские в трюме баржевом
Работали, как в городском порту.
А у машины сплоченная рать
Не знала слова «отдых» иль «прогул».
Для охлаждения воду набирать
Из проруби случалось нам в пургу.
Ремень порою рвался, как назло,
Покрыл одежду нефти жирный блеск,
Но свет горел и радио несло
Родные голоса из дальних мест.
И новый порт Союза, на краю
Республики, где нет еще дорог,
На право жить заявку сдав свою,
Как орден боевой, на карте лег.
Пришла весна. Закладывали мол,
И аммонал добычу брал у гор, —
И скоро первый катер в рейс пошел
Опробовать исправленный мотор.
Под криками сирены и гусей
Росло, нетерпеливей каждый час,
Большое ожидание гостей —
Гостей, хозяев порта после нас.
И вот за длинным мысом — первый дым,
Полярным морем подошли суда.
И в радости стал каждый молодым,
Каким он был, когда пришел сюда.
Основан порт. Вбегает мол в залив,
И меж судами катера снуют…
Печаль и боль, откуда ж вы взялись
При возвращению в прежнюю семью?
Тут были холод, вьюга, теснота,
Зимою вовсе не бывало дней,
Тут крепла дружба, бранью начата,
Не много дружб сравниться могут с ней.
И край, людей сближающий в беде,
Где воля крепнет, как осенний лед, —
Он входит в память, ею завладев.
В таком краю мы жили целый год….
273. Мишка
Он спал на льду, на острове Мостахе.
От шума он проснулся. Вот опять
Раздался шум, и зарычала в страхе
И поднялась встревоженная мать.
И рухнула. Винтовка била прямо,
И промах невозможен в двух шагах.
Спускались люди в ледяную яму,
Собачьим лаем полнился Мостах,
Летело эхо голосов веселых,
Все подбегали Мишку поглядеть,
А к вечеру доставлен был в поселок
Зимовщикам трехмесячный медведь.
О, ворс пушистый лап коротколапых,
Наивные глаза под круглым лбом.
В нем обаянье детства проступало
Сильнее, чем в детеныше любом.
Он быстро с нами научился ладить,
Дружил с собакой, словно был щенком,
Порою разрешал себя погладить
И накормить сгущенным молоком.
В час отдыха водился с пленным всякий,
Учил его, как учат медвежат.
На положенье комнатной собаки
Привык звереныш в тамбуре лежать.
Весною он, июньским солнцем вызван,
Ушел — мы не заметили, когда —
Купаться в майну. Заблестела, брызнув,
Над прорубью студеная вода.
И псов сухих упряжка с лаем громким
Метнулась — камня крепче каждый клык;
Ремня не чуя, путая постромки,
Собаки сбились, на медведя злы.
И после, лапы врозь, на льду весеннем
Он вздрагивал и медленно стонал.
Я подле опустилась на колени,
И он в последний раз меня узнал.
Но, из-под гнета ласки подневольной
Освобождаясь, он, как только мог,
Стремясь руке ласкавшей сделать больно,
Нанес на ней зубов своих клеймо.
Я встала, понимая недоверье
Ко мне, к чужой, и не сводила глаз
С мохнатого комка, что снова зверем —
Самим собою — был в последний час.
274. «Бывает, синью неба молодого…»
Бывает, синью неба молодого
Ослеплена, сомкну глаза — и вот
Весь мир весной давнишней околдован
И вновь она к тебе меня зовет.
…Бегут назад поля, речные дамбы
И сухостой, чернеющий углем,
И легкий ветер залетает в тамбур,
Где у подножки мы стоим вдвоем.
То словно опускаясь на колени,
То снова подымаясь до небес,
Мелькает, кружит голову весенний
Края дороги обступивший лес.
И в наших жилах самым вешним звоном
Поет внезапной встречи торжество,
И поезд, мчась по неизвестным зонам,
Колесным громом чествует его.
Но были мы с тобою слишком схожи
Своим упрямством и судьбой самой
И не сжились поэтому. И всё же —
Я знаю — даже в час последний мой,
Забот обычных забывая годы,
Я захочу хоть раз еще с тобой
Услышать дальний голос парохода,
Увидеть дым меж небом и водой.
И выросший в единое мгновенье,
Шумя и подымаясь до небес,
Зеленый мой, веселый мой, весенний,
У самых окон замелькает лес.
275. Лето
Жаром веяли дни июля,
Накалялся сухой песок,
Только на море ветры дули,
Был сердитый прибой высок.
Здесь, у взморья, друг друга встретив,
Мы бродили плечо в плечо:
Двое взрослых, и с нами третья —
На земле еще новичок.
Ей ничто не казалось малым,
Не пугала ее гроза,
И когда она подымала
К дальним тучам свои глаза, —
Так до дна они голубели,
Будто с первого дня ее
Расстилалось у колыбели
Моря чистое бытие.
А вдали, где каймою плоской
Берег заводи окружал,
Вечерами лиловой блесткой
В камышах прожектор лежал.
И порою, когда прохлада
Берегами брела впотьмах,
От маневренной канонады
Стекла вздрагивали в домах.