Я вспомню миг, когда впервые,
Как миру светлые дары,
Летучим роем золотые
За Нарву перешли костры.
И мы тогда сказали: слава
Неугасима на века.
Я вспомню эти дни по праву
С суровостью сибиряка.
407. «Пришел и рухнул, словно камень…»
Пришел и рухнул, словно камень,
Без сновидений и без слов,
Пока багряными лучами
Не вспыхнули зубцы лесов,
Покамест новая тревога
Не прогремела надо мной.
Дорога, дымная дорога,
Из боя в бой, из боя в бой…
Пока победными лучами
Не озарится даль холмов,
Когда я рухну, словно камень,
И буду спать без грез, без снов…
408. «В моем вине лучистый белый лед…»
В моем вине лучистый белый лед.
Хвачу в жару — и вмиг жара пройдет.
В моем вине летучий вихрь огня.
Хвачу в мороз — пот прошибет меня.
В моем вине рассветная заря.
Хвачу с устатку — снова молод я.
Так много троп и много так дорог,
Утрат и непредвиденных тревог.
Но что метель и смертное темно
Тому, кто пьет солдатское вино!
409. «Еще утрами черный дым клубится…»
Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем.
И падает обугленная птица,
Настигнутая бешеным огнем.
Еще ночами белыми нам снятся,
Как вестники потерянной любви,
Живые горы голубых акаций
И в них восторженные соловьи.
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день, — мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери,
С рассветом новым встанет тишина.
Последний враг. Последний меткий выстрел.
И первый проблеск утра, как стекло.
Мой милый друг, а все-таки как быстро,
Как быстро наше время протекло.
В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней, —
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей.
410. «Леса и степи, степи и леса…»
Леса и степи, степи и леса…
Тупая сталь зарылась в снег обочин.
Над нами — туч седые паруса,
За нами — дым в огне убитой ночи.
Мы одолели сталь. Мы тьму прошли.
Наш путь вперед победою отмечен.
Старик, как будто вставший из земли,
Навстречу нам свои расправил плечи.
Мы видели, как поднял руку он,
Благословляя нас на бой кровавый.
Мы дальше шли. И ветер с трех сторон
Нам рокотал о незакатной славе.
411. «Мы тоскуем и скорбим…»
Мы тоскуем и скорбим,
Слезы льем от боли…
Черный ворон, черный дым,
Выжженное поле…
А за гарью, словно снег,
Ландыши без края…
Рухнул наземь человек, —
Приняла родная.
Беспокойная мечта.
Не сдержать живую…
Землю милую уста
Мертвые целуют.
И уходит тишина…
Ветер бьет крылатый.
Белых ландышей волна
Плещет над солдатом.
Михаил Васильевич Троицкий родился в 1904 году в Петербурге в семье чиновника. После окончания средней школы учился на архитектурном отделении Художественного промышленного техникума, но вынужден был после смерти отца оставить учебу из-за отсутствия средств к существованию. Работал чернорабочим на ремонте мостов, на фабрике «Картонтоль», помощником машиниста на заводе «Большевик».
Литературной работой Троицкий начал заниматься с 1926 года. Он — автор пяти сборников стихов. Большое внимание уделял переводу произведений грузинских поэтов, а также работе с начинающими в литературных консультациях при журнале «Резец» и Доме культуры промкооперации.
4 июля 1941 года Михаил Троицкий был призван в армию и направлен на курсы комсостава, а после их окончания воевал строевым командиром.
22 декабря 1941 года командир минометного взвода Михаил Троицкий погиб в бою за Ленинград в районе Невской Дубровки.
Детский мир, еще простой и плоский,
Медные фамилии квартир,
Диаграммы, аспидные доски,
Карты, открывающие мир.
Мальчику большое время снится.
Он еще не спит, он влез на стул.
Двадцать оловянных пехотинцев
Встали перед ним на караул.
Над столом, на плоскости Европы,
Черные кружочки — города.
Так приходят знание и опыт,
Незаметные и навсегда.
Корабли в морях стоят на страже.
Армия огромна и сильна.
Желтые околыши фуражек.
Вот она, японская война!
Я глядел в лицо большой иконе,
Я читал слова молитв чужих.
Оловянные скакали кони,
В городе забытый мальчик жил.
Застревали зернышки гороха
В черном дуле детского ружья.
Адмиральский час в окошки грохал
В комнате? На карте? Где же я?
Как понятны знания и опыт,
Каждый возглас, каждый переход!
Контуры воюющей Европы —
Девятьсот четырнадцатый год.
За окном стоят большие здания
В сумрачном величии своем,
Те же плоскостные очертания,
Стены, потерявшие объем.
Может быть, тугие клубы грома,
Черный беспокойный телефон —
Первое понятие объема,
Трудно проникающее в дом.