О, если бы… Но это только чудо!
О, если бы… Но это полотно!
Комок земли хотя бы взять оттуда,
Уж если мне там быть не суждено!
417. «На берегу желтели доски…»
На берегу желтели доски,
И в ручейках краснела глина.
Река легла светло и плоско,
Кусты и небо опрокинув.
Она текла и не журчала,
В какую сторону — забыла.
И синий катер у причала
Одной чертою обводила.
Корму очерчивая тонко,
К бортам прижалась, как лекало.
И только темная воронка
Из-под руля вдруг выбегала.
И мне казалось, что сегодня
Так стройно этих струй движенье,
Что если бы убрали сходни —
Осталось бы их отраженье.
418. Андрей Муравьев
Двенадцать тысяч муравьев
Собрали зернышки плодов
И много разноцветных игл —
Музей готов.
Торчала кочка, а под ней,
У догнивающих корней,
Сто комнат и двухсветный зал,
И там видней —
Черники синенький плакат,
Суставы муравьиных лат,
Коронки челюстей, рога
Рядком лежат.
И стопки крыльев расписных,
И усики клопов лесных,
И пряжа тонких паутин
Лежат с весны.
Мешочки желтых мертвых тлей,
И в кубиках вишневый клей,
И в колокольчиках пыльца
Со всех полей.
Но странный есть один предмет,
Таких в музее больше нет:
Громадный конус, тяжкий вес
И странный цвет.
Стоит он, круглый, без конца,
Как бог, лишившийся лица,
И, капли сохранивший вид,
Кусок свинца.
Здесь не узнают, как он тверд,
Какою силой он протерт
Сквозь пыль и ветер, ткань и кость
И шум аорт.
Как червь его безглазый грыз,
И в прахе он катился вниз,
И тонкий стебелек травы
Над ним повис.
Его катили через пыль
За сотни муравьиных миль.
И в поколеньях муравьев
Забылась быль
Микроскопических минут.
Сто поколений проживут,
А он, ужасный и простой,
Всё тут.
Геометрический предмет,
Но для него масштабов нет,
Как будто в этот мир внесен
С других планет.
419. «Мы захотим — поставим брашна…»
Мы захотим — поставим брашна,
Друзей, товарищей зовем
И выпьем так, что небу страшно,
А не хотим — так и не пьем.
Мы пляшем так, что стены стонут,
И наша пляска всем видна;
Народы целые потонут
В потоках нашего вина.
Мы запоем — весь мир нам тесен,
По всей земле тогда гремит,
А коль не слышно наших песен,
То вся вселенная молчит.
Грустили мы — земля страдала
И тучи плакали над ней,
Мать сыновей не узнавала
И реки стали солоней.
Считать — не сосчитаем раны,
Но вспомним обо всех боях,
И не могилы, а курганы
Находим мы в своих степях.
420. Ласточки в Кронштадте
На базе в амбразурах окон
Есть много ласточкиных гнезд.
Из глины птицы лепят кокон, —
Он крепок, незаметен, прост.
Висит он каменным карманом,
Неинтересный птичий дом,
Открытый ветру и туманам,
Как будто шепчет: «Не уйдем.
От века мы с природой спорим,
Мы не жалеем о былом,
Всё будем мы летать над морем,
Воды не зацепив крылом.
Пожар сраженья нас задушит,
Людей внезапная беда,
Нам гнезда легкие разрушат —
Мы не исчезнем и тогда.
Пусть будет жизнь — и труд, и горе,
Мы гнезда вылепим опять,
Покуда существует море,
Здесь будут ласточки летать…»
Я понял, что и в наше время
Дает природа вещий знак,
Что трудовое наше племя
Не может уничтожить враг.
Пускай вся жизнь мне будет горем,
Я не сойду с родной земли.
Всю жизнь мы боремся и спорим,
Но вьются ласточки над морем
И ходят наши корабли.