471. Шестнадцатилетнему Маяковскому
…Я вот тоже
ору
А доказать ничего не умею!
Ты тут. Ты со мною. Но ты мне не рад —
Свирепый мальчишка в пастушеской шляпе.
Непримирим твой голодный взгляд,
И красками плащ заляпан.
Ты глядишь на меня. Не мигая. В упор.
Как только войду, каждый раз.
И такой жестокий укор
В темноте твоих глаз.
Я с поличным поймана. Не дышу.
Я знаю, что ты мне хочешь сказать:
Я плохо живу. Плохо пишу.
Ору, не умеючи доказать.
Оправдаться нечем. Молчу. Стою.
И мне вовек подойти не посметь,
Чтобы эту замерзшую руку твою
Дыханьем своим согреть.
И мне вовек не дано объяснить —
Ни тебе, ни себе, никому:
Как это все-таки трудно — жить.
И все-таки радостно… Почему?
И пусть объяснения этому нет,
Как нет объяснения снам и любви.
Строжайший из судий выносит мне
Страшнейший из приговоров: живи!
472. Поэзия (Из цикла «Стихи о завтрашних стихах»)
Пусть я стою, как прачка над лоханью,
В пару, в поту до первых петухов.
Я слышу близкое и страстное дыханье
Еще не напечатанных стихов.
Поэзия — везде. Она торчит углами
В цехах, в блокнотах, на клочках газет —
Немеркнущее сдержанное пламя,
Готовое рвануться и зажечь,
Как молния, разящая до грома.
Я верю силе трудовой руки,
Что запретит декретом Совнаркома
Писать о родине бездарные стихи.
473. После ночной смены
Я иду по улицам ночного завода.
Двери цехов зияют, как пещеры троглодитов.
Машины обступают меня, громоздкие и причудливые, как динозавры.
Я легко ухожу от них, потому что они неподвижны.
Я вдыхаю холодный и сладкий воздух рассвета,
Я не знала до сих пор, что воздух бывает так вкусен.
Наконец-то — впервые в жизни —
Мне открывается подлинная ценность
Самых простых и насущных вещей —
Воздуха, воды и куска хлеба.
Мои руки черны от масла и металлической пыли.
Я смотрю на них с уважением:
Это действительно — мои руки.
Наконец-то — впервые в жизни —
Они — мои руки — создают настоящие вещи.
Нужные моему народу, имеющие вес и объем,
Вещи, которым не требуются
Литературные комментарии.
Я стою на перекрестке и ожидаю первого трамвая.
Рассветный ветер пронизывает меня весьма беззастенчиво,
Я забыла, что уже сентябрь
И что надо было надеть жакетку.
До дому моего далеко, и трамваи еще не ходят.
Я ежусь от холода и ожидаю.
Над поселком плывут тончайшие облака с розоватым отливом.
Но я не смотрю на них; мои веки слипаются.
Я ожидаю трамвая и знаю, что когда-нибудь он придет…
И если бы не зубная боль — я была бы сейчас вполне счастлива.
474. Я живу
Я живу без тебя. В неуютной квартире,
Среди шумных соседей и облупленных стен.
Я одна в этом плохо проветренном мире.
Это быт. Это дом. А похоже на плен.
Я взбираюсь под утро на подоконник,
Прижимаюсь к стеклу и царапаю мел.
Я старею — от слез, от свирепых бессонниц,
От неконченных писем, стихов и новелл.
Это трудно. Но всё это — только снится.
Мир совсем не такой, если снять мишуру,
Если вспомнить пронзенные солнцем ресницы.
Ты со мной. Ты во мне. Я с тобой говорю.
Ты меня не ругаешь за отсутствие пудры,
За немодное платье, за мечты о тебе…
Ты меня понимаешь, спокойный и мудрый
(Не такой, как в Полтаве, а как был на Лабе),
Улыбаются умные, добрые губы,
Светло-русая прядь закрывает висок.
Я тебя называю: «Аэро, любый…»
Ты меня — полушепотом: «Еленок…»
И становится мир и просторным и светлым.
Ты мне волосы гладишь. Не во сне. Наяву.
Мы стоим над обрывом. От холодного ветра
Ты меня защищаешь. Потому я живу.