Я — романтик. Было жалко,
Что на спутанных ветвях
Не увижу я русалки
С гребнем в мокрых волосах.
Что не крикнет старый леший
Мне из темного дупла,
Что не спросит ворон вещий,
Пролетая: «Как дела?»
Вместо этой чертовщины
С ней я встретился тогда,
Где о сникшие вершины
Раскололась гладь пруда.
По пруду кувшинки плыли,
Звезды на небе зажглись,
Мы недолго говорили,
Улыбнувшись, разошлись.
В память вечера такого
Я хотел для счастья снять
Неизвестную подкову
Неизвестного коня.
А подкова затерялась
В мягких теплых небесах…
Только мне затосковалось,
Отчего, не знаю сам.
Может, я погибну скоро,
Но до смерти б я донес
Чутких листьев робкий шорох,
Перемигиванье звезд.
Может, я не смело встречу
Смерть. Но, сделавшись светлей,
Я припомню этот вечер —
Встречу с девушкой моей.
Не кричим, не мечемся, не любим,
Сердце — камнем. Но удар — и вот
Песня обожжет нам губы,
Ветер в дверь открытую войдет.
Это мы. Лаокооном новым,
Искупленьем не своей вины,
Встану, на мучения готовый,
Словно осужденный у стены.
Душу искромсай и изнасилуй,
Высмей сокровенные слова,
Землю, по которой ты ходила,
Исступленно буду целовать.
Не боюсь насмешек. Пусть уродливо,
Пусть не воркованье, а разбой.
Лучше уж любовь юродивая,
Чем вегетарианская любовь.
Никогда не перестану славить!
Пусть сомнут, сломают, раздробят,
Если скажешь песню обезглавить,
Песню обезглавлю для тебя.
Полуоткрытый рот и тело, как струна,
Готовы плакать и кричать от боли,
А ты молчишь, и гордость спасена.
Но кто тебе молчать позволил?
Пока ты здесь, пока ты небо видишь,
Пока еще ты только человек,
От боли, от стыда и от обиды
Ты можешь плакать, грек.
Потом возьмут продолговатый камень,
И, на века оставленный резцом,
Пустыми и холодными глазами
Ты будешь нам смотреть в лицо.
Пусть так же обойдется жизнь со мной,
Чтоб помнить: боль была, и тучи плыли.
А дальше — ночь. А дальше — всё равно,
Холодный мрамор иль щепотка пыли.
В том мае мы еще смеялись,
Любили зелень и огни.
Ни голос скрипок, ни рояли
Нам не пророчили войны.
Мы не догадывались, споря
(Нам было тесно на земле),
Какие годы и просторы
Нам суждено преодолеть…
Париж поруганный и страшный,
Казалось, на краю земли,
И Новодевичьего башни
Покой, как Софью, стерегли.
И лишь врасплох, поодиночке,
Тут бред захватывал стихи,
Ломая ритм, тревожа строчки
Своим дыханием сухим.
Теперь мы и строж
ей и старше,
Теперь в казарменной ночи
На утренний подъем и марши —
Тревогу трубят трубачи.
Теперь, мой друг и собеседник,
Романтика и пот рубах
Уже не вымысел и бредни,
А наша трудная судьба.
Она сведет нас в том предместье,
Где боя нет, где ночь тиха,
Где мы, как о далеком детстве,
Впервые вспомним о стихах.
Пусть наша юность не воскреснет,
Траншей и поля старожил!
Нам хорошо от горькой песни,
Что ты под Вязьмою сложил.
Евгений Андреевич Панфилов родился в 1902 году в Петербурге в рабочей семье. В 1917 году окончил высшее начальное училище и поступил работать на ленинградскую фабрику «Гознак». Занимался в литературной студни Пролеткульта, учился на рабфаке при Ленинградском государственном университете.
В 1920 году начал печатать свои стихи в журналах «Грядущее», «Юный пролетарий», «Пламя», руководил литературными кружками на Ижорском заводе и на заводе «Светлана». Учился в Ленинградском университете и одновременно работал подручным фрезеровщика на заводе «Русский дизель». В 1926 году вышла первая книга стихов и поэм «На рубеже», вызвавшая большое количество критических статей и рецензий.
В 1928 году вышел второй сборник стихов Панфилова «На седьмом этаже». Поэт печатался также в различных журналах и альманахах. Много времени отдавал Е. Панфилов рабочим литературным кружкам на заводе «Электросила» и другим.