Посмотрю на друзей-гвардейцев:
Брови сдвинули, помрачнев,—
Как и мне, им сжимает сердце
Справедливый, священный гнев.
Поклялись мы, что встанем снова
На родимые рубежи!
И в минуты битвы суровой
Нас, гвардейцев, не устрашит
Ливень пуль, сносящий пилотки,
И оживший немецкий дзот…
Только бы прозвучал короткий,
Долгожданный приказ: «Вперед!»
1942
Два шага от стены к окну,
Немного больше в длину —
Ставшая привычной уже
Комнатка на втором этаже.
В нее ты совсем недавно вошел,
Поставил в угол костыль,
Походный мешок опустил на стол,
Смахнул с подоконника пыль
И присел, растворив окно.
Открылся тебе забытый давно
Мир:
Вверху — голубой простор,
Ниже — зеленый двор,
Поодаль, где огород,
Черемухи куст цветет…
И вспомнил ты вид из другого жилья:
Разбитые блиндажи,
Задымленные поля
Срезанной пулями ржи.
Плохую погоду — солнечный день,
Когда, бросая густую тень,
Хищный «юнкерс» кружил:
Черный крест на белом кресте,
Свастика на хвосте.
«Юнкерс» камнем стремился вниз
И выходил в пике.
Авиабомб пронзительный визг,
Грохот невдалеке;
Вспомнил ты ощутимый щекой
Холод земли сырой,
Соседа, закрывшего голой рукой
Голову в каске стальной,
Пота и пороха крепкий запах…
Вспомнил ты, как, небо закрыв,
Бесформенным зверем на огненных лапах
Вздыбился с ревом взрыв.
…Хорошо познав на войне,
Как срок разлуки тяжел,
Ты из госпиталя к жене
Всё-таки не пришел.
И вот ожидаешь ты встречи с ней
В комнатке на этаже втором,
О судьбе и беде своей
Честно сказав письмом.
Ты так поступил, хоть уверен в том,
Что ваша любовь сильна,
Что в комнатку на этаже втором
С улыбкой войдет жена
И руки, исполненные теплом,
Протянет к тебе она.
1942
30. «У эшелона обнимемся…»
У эшелона обнимемся.
Искренняя и большая,
Солнечные глаза твои
Вдруг затуманит грусть,
До ноготков любимые,
Знакомые руки сжимая,
Повторю на прощанье:
«Милая, я вернусь».
Я должен вернуться, но если…
Если случится такое,
Что не видать мне больше
Суровой родной страны,—
Одна к тебе просьба, подруга:
Сердце свое простое
Отдай ты честному парню,
Вернувшемуся с войны.
Декабрь 1942
31. «Проходит поезд через лес…»
Проходит поезд через лес,
Колесами стучит.
По крепким шпалам льются рельс
Тяжелые ручьи.
И, к небесам стремясь пустым,
Средь сосен и берез,
Летит такой же русый дым,
Как прядь твоих волос,
Да пляшет, утомляя взгляд,
Деревьев хоровод:
Всё ближние бегут назад,
А дальние — вперед.
1942
Не жизнью — патронами дорожа,
Гибли защитники рубежа
От пуль, от осколков мин.
Смолкли винтовки… И наконец
В бою остались: один боец
И пулемет один.
В атаку поднялся очередной
Рассвет. Сразился с ночною мглой,
И отступила мгла.
Тишина грозовая. Вдруг
Матрос услышал негромкий стук.
Недвижны тела,
Но застыла над грудою тел
Рука. Не пот на коже блестел —
Мерцали капли росы.
Мичмана, бравого моряка,
Мертвая скрюченная рука,
На ней живые часы.
Мичман часа четыре назад
На светящийся циферблат
Глянул в последний раз
И прохрипел, пересилив боль:
«Ребята, до девяти ноль-ноль
Держаться. Таков приказ».
Ребята молчат. Ребята лежат.
Они не оставили рубежа…
Дисков достаточно. С ревом идет,
Блеск штыков выставляя вперед,
Атакующий вал.
Глянул матрос на часы: восьмой,
И пылающею щекой
К автомату припал.
Еще атаку матрос отбил.
Незаметно пробравшись в тыл,
Ползет фашистский солдат:
В щучьих глазах — злоба и страх.
Гранаты в руках, гранаты в зубах,
За поясом пара гранат…
Матрос с гранаты сорвал кольцо,
Дерзко крикнул врагу в лицо:
«Ну, Фриц! Взлетим, что ль,
За компанию до облаков?»
От взрыва застыли стрелки часов
На девяти ноль-ноль.
1943
Дмитрий Онуфриевич Вакаров родился в 1920 году в селе Иза (Закарпатье). Его отец, крестьянин-бедняк, в надежде разбогатеть трижды ездил в Америку. Но вернулся таким же нищим, каким уехал, и впридачу — больным. С детства Дмитрий познал голод и несправедливость. Однако нужда, лишения не сломили рано возмужавшего юношу. В 1938 году, еще учась в хустской гимназии, Дмитрий Вакаров начал писать смелые революционные стихи. Однажды на стенах гимназии появились лозунги «Да здравствует СССР». Директор вызвал сотрудников пограничной разведки. Дмитрий Вакаров и его друзья были арестованы и подвергнуты семидневному допросу. Но жандармы так и не узнали имени того, кто писал лозунги. Товарищи не выдали Дмитрия. А сам он уже умел мужественно держаться перед следователями. Гимназисты были выпущены на свободу под негласный надзор полиции. Еще дважды Вакаров подвергался арестам и пыткам у себя на родине. Но никогда не могли добиться от него ни слова.
Весной 1939 года хортиевская Венгрия оккупировала Закарпатье и установила здесь режим фашистского террора. В обстановке арестов и расстрелов Вакаров продолжал вести коммунистическую пропаганду, продолжал писать призывные стихи. Он с надеждой следил за освободительным походом Советской Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию и посвятил ему взволнованные строки.