Выбрать главу
Прерваны мысли. Раскиданы роты. Вечер похож на кровавую рану. Финским ножом, перерезавшим тропы, Стужа звенит на путях к Ленинграду…
Пули устали к победному часу. Пушки охрипли. И танки застыли. Мы подымали победную чашу — Ты был так близко, но ты был — в могиле.
Десять ранений. И возле кювета Братский ваш холмик, неровный и голый. Всё было немо… И только у ветра Был твой негромкий и медленный голос.
1942

82. ДРУГУ-ПОЭТУ

Дружили…                 Но язвительные фразы Я не прощал и за людей вступался, И, может быть, поэтому ни разу Добром и обо мне не отозвался. Случайные сомненья и тревоги Я никогда не разделял с тобою. Судьба дала нам разные дороги, И, кажется, довольны мы судьбою. …Где ты сейчас?                            О чем сегодня пишешь Рукою, не державшей пистолета? Открой окно, прислушайся…                                             Ты слышишь Шаги войны, гуляющей по свету? Мне ночью, настороженной и грозной, Идти с разведкой к вражескому краю. Мне сумерки принадлежат и звезды, А вот рассвет увижу ли,                                             не знаю… Но ты найди своим далеким взглядом Моих друзей из лыжного отряда, Что на снегу лежат со смертью рядом, Щекой прижавшись к ложу автомата. Из них любой тебя, поэт, осудит, Не даст руки и не подарит взгляда, Коль стих, тобой написанный,                                                    не будет Подобен пуле снайпера-солдата.
1943

83. ОТ МТАЦМИНДЫ ДО СМОЛЕНСКА

От Мтацминды до Смоленска путь далек: Были горы, были степи и болота. Помнишь ночь? На минном поле ты залег Под огнем неумолимых пулеметов. Помнишь Днепр, Холодный, мутный, как рассвет? Осень листьями дороги устилала… Был я ранен, а остался только след — Небо Родины, как лекарь, исцеляло. …Я твой дом своим письмом не огорчил: Написал, что в битвах всякое бывает, Что охотник из Пшави не отступил, Сердце друга на войне не умирает. Сердце, нет,                       не умирает, как боец, Всё мне кажется теперь в огне похода, Что отныне я                         владелец двух сердец, Что к своим годам                                  твои прибавил годы.
1943

84. НЕ ПИШИ

Ты не пиши мне, что расцвел миндаль, Что над Мтацминдой небо, как атлас, Что Грузии приветливая даль Согрета солнцем ласковым сейчас. Что Ортачала, как и ты, с утра Надела платье из степных цветов И что вздыхает гордая Кура, Когда Метехи видит средь садов.
С огнем я этой ночью воевал, И всё казалось мне в дыму атак, Что за спиной Тбилиси мой стоял И так смотрел!                           И улыбался так!
А в Ортачала расцветал миндаль, Диск солнца плыл по черепицам крыш, И ты пришла. И только было жаль, Что вдалеке, любимая, стоишь. Ты не пиши… Ведь знаю я и сам, Что весь в цветах лежит проспект Шота И кто-то ходит ночью по полям, Их одевая в летние цвета. И знаю,                  знаю, что сиянье дня Хранишь ты в сердце трепетном своем, И если пуля обойдет меня, И если весны встретим мы вдвоем, Тогда скажу я то, о чем молчал: Что я навек пришел к глазам твоим, А тот, кто солнце в битве отстоял, Имеет право                            любоваться им.
1943

85. СОНЕТ

Нетрудно роль Отелло мне сыграть, Но где она, вторая Дездемона?.. Герои безымянные, вдоль склона Мы шли. И повернуло утро вспять.
Ты на снегу легко и неуклонно Укладываешь след. И вот опять Грозит прогулка самоцелью стать, И ссора громыхает отдаленно.
Потом — война. Я был убит в боях. Ты не пришла, чтоб мой оплакать; прах, И прах простил тебя. Так в чем же дело?
Да я за тень свою не поручусь — Она так одичала. Я боюсь, Она с тобой поступит, как Отелло.

86. «Фашист зарылся в темноту. А в наши лица бьет пурга…»

Фашист зарылся в темноту. А в наши лица бьет пурга, И превращается в мечту желание убить врага. Какая мокрая метель на неприкаянной земле! И верная моя шинель отказывает мне в тепле. Сырой неумолимый снег — как будто серая стена. И я не закрываю век, но явь не заслоняет сна… …Я вижу снег, но он иной, и щепки яркие на нем. Соседский мальчик озорной готовит санки под окном. Мой брат в заснеженном саду шагнет то вправо, то левей, Освобождая на ходу от снега черточки ветвей… Камин вздыхает, как всегда, когда душа его в огне… С воробышком стряслась беда — он так пищит… И обо мне Горюет мать. И мой отец, добряк, умелец и шутник, Замучен думами вконец, над верстаком своим поник… Хочу вернуться… так хочу! Промерзший на чужом ветру, К камину, как больной к врачу, я кинусь, кинусь; и замру. И счастья непочатый край откроется передо мной. И можно всё: и слушать зов соседской старенькой цепной, И по-мальчишески мечтать, и строить домик воробью, И у окошка наблюдать, как тают хлопья…                                                                       Но стою, Как все. Кругом война. Пурга. И обе кончиться должны. Метет… Не кану ли в снега такой пурги, такой войны?.. И что-то не к добру болит сегодня сердце у меня. Так наша Джавтия скулит, там, дома, на закате дня…