Выбрать главу

— «Имя Термена отныне входит в историю науки наравне с Эдисоном, Поповым!»

— «Практика радиодела и мощнейшая техника современных усилительных приборов в недалеком будущем возведут на терменовском фундаменте технический и бытовой переворот, огромной и пьянящей смелости!.. Важнейшие события, раз уловленные в отправительный прибор Термена, сделаются видимыми одновременно во всех концах земного шара!»

Рис. 11. «Устройство дальновидения» — передающая часть (1926 г.)
Рис. 12. «Устройство дальновидения» — приемная часть (1926 г.)

Жаль, Хлебникова в это время уже не было... Аплодировали коллеги в Физтехе и Политехе — во время защиты дипломного проекта — а затем и участники Пятого всесоюзного физического съезда в Москве (декабрь 1926 года). Довольны были и члены главной «приемной комиссии», будущие маршалы, красные полководцы Ворошилов, Буденный, Тухачевский. (Это было уже в начале 1927 года.) Лев Сергеевич вспоминал, как готовил к демонстрации аппаратуру в Наркомате Обороны, на Арбате, выставил объектив на улицу, и как обрадовались в другой комнате за стеной будущие маршалы и Серго Орджоникидзе — все усатые, молодые, — когда на экране появилась вдруг другая узнаваемая усатая фигура, — по двору шел Сталин. Зря, как выясняется, радовались, — двух участников этой встречи через десять лет он тоже уничтожил. А изобретение Термена тогда ему, как и всем, очень понравилось.

Комиссия была солидной и дальновидной. Изобретателя наградили очередной премией и пропуском в гастрономический спецмагазин. А «дальновидение» тут же засекретили — в свете интересов РККА и ЧК, предполагая использовать его на границе, для охраны священных рубежей СССР. Вот уж поистине — электрификация всей страны, включая и ее границы!.. Казалось бы, сколько лет прошло, можно и рассекретить терменовское «дальновидение»? Но, судя по всему, не получилось тогда ничего из этой затеи. И забылось, затерялось в наглухо запертых анналах. Тем более, жизнь у Термена затем закрутилась-завертелась такая — не до «дальновидения»... Поэтому и не было упоминания имени Термена в советских справочниках по телевидению[32]. Хотя уже только этого вклада в инженерную науку было бы достаточно, чтобы оправдать свое имя в истории. Получилось иначе. Более того, серой запахло гуще, — первый шаг в сторону объятий Мефистофеля был сделан, лемуры взяли его на заметку.

Кто знал, кто ведал. Грех — сожалеть и советовать постприори. Тем более «приори» — не свое, чужое. Но пусть как урок живущим после: пропуска в спецмагазины просто так не даются, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. А у нашего арбитра-контрагента Гете эта мысль звучит пожиже, но зато как всегда зарифмована, и ей поверят больше:

Черт — эгоист, нельзя ждать от него, Чтоб даром стал он делать одолженья.

Советский Фауст в стране Желтого дьявола[33]

Премия, полученная за «боевой образец» портативно-передвижного телевизора, изготовленного по ворошиловскому заказу для СТО (ей Богу, не знаю, что это такое — может быть, Совет Труда и Обороны?), позволила Термену расширить музыкальные эксперименты, придумывать новые приборы. Радиодетали Лев Сергеевич приобретал, — как и мы, в наши сегодняшние дни — на толкучке (тогда еще была, кажется, жива в Москве Сухаревка). И вот в Московской консерватории Лев Сергеевич представляет, наряду с бесконтактным, более привычный грифовый вариант управления звуком. Кроме того — многоголосный клавиатурный инструмент. Причем все это не просто имитация того, что существует в музыке, но с возможностью варьировать разные системы натуральных и темперированных строев. По уверениям Льва Сергеевича, маститые профессора Московской консерватории «одобрили» его эксперименты. Он был, конечно, рад — значит, оказался полезным и для родных музыкантов.

вернуться

32

Подлинник своего уникального диплома Лев Сергеевич передал в Центральный музей связи им. А.С.Попова, а фотокопию в московский Политехнический, где и можно ознакомиться с работой студента Термена.

вернуться

33

«Город Желтого дьявола» — так называл Нью-Йорк Максим Горький. Я здесь неоднократно цитирую его не только потому, что «присвоил» себе в эпиграф хвалебный отзыв Сталина, размашисто начертанный поперек рукописи романтической безделицы Горького под названием «Девушка и смерть». Просто мне, по-честному, Горький нравится, и сам псевдоним его, который он, молодец, не сменил после революции на Сладкий.