Между тем Платонов был близок если не к «кругу производственников», то, во всяком случае, к их идеям и даже к самому «стилю жизни», который они проповедовали. Механик, мелиоратор, построивший, по его собственным словам, «800 плотин и 3 электростанции, и еще много работ по осушению, орошению и пр.», он в полной мере соответствовал идеалу писателя-производственника, владеющего второй профессией. О близости Платонова идеологии производственного движения свидетельствует его текст с красноречивым названием «Фабрика литературы», написанный в 1926 году (т. е. в начале писательской биографии Платонова) и содержащий программу реорганизации литературного процесса с конкретными рецептами такой реорганизации178. Этот текст предвосхищает более позднюю статью Сергея Третьякова «Продолжение следует» и, в частности, ее тезис о «литературной артели» и коллективизации литературного труда179.
Идеологически проза Платонова – это причудливый сплав авангарда и декаданса. В своих книгах Платонов тематизировал полное освобождение от прошлого, от истории, от памяти, от генезиса, готовность строить утопию с нуля – и одновременно невозможность оторваться от земли. Так, в «Котловане», для того чтобы построить колоссальный дом-коммуну для будущего человечества, рожденного и выросшего при социализме, строители вынуждены рыть огромную яму, углубляясь в землю – и конца этим подготовительным работам не видно. Этот котлован должен стать могилой для всех участников социалистической стройки. Земля – это и есть мертвая плоть, погибшие жизни бессчетных поколений. И чтобы освободиться от груза прошлого, строители будущего вынуждены приносить все новые жертвы, однако они не в силах отменить закон земли – один и тот же на все времена. Труд землекопов описывается Платоновым как уничтожение земли – и одновременно как реализации проекта гомогенизации, стирания различий:
Уже тысячи былинок, корешков и мелких почвенных приютов усердной твари (т. е. других трудящихся, поскольку животные у Платонова тоже трудятся, проливая «пот нужды» – А. Ф.) он уничтожил навсегда и работал в теснинах тоскливой глины. Но Чиклин его опередил, он давно оставил лопату и взял лом, чтобы крошить нижние сжатые породы. Упраздняя старинное природное устройство, Чиклин не мог его понять 180.
Не будучи способными «понять» это устройство, персонажи Платонова обречены его воспроизводить. Коллективизация, отмена частной собственности также является частью этой гомогенизации, упразднения несправедливого древнего порядка.
Среди героев повести есть один безусловный «производственник» – инженер Прушевский, представляющий весь мир «мертвым телом»: «мир всюду поддавался его внимательному и воображающему уму, ограниченному лишь сознанием косности природы; материал всегда сдавался точности и терпению, значит, он был мертв и пустынен»181. Однако у Платонова Прушевский – вовсе не футуролог, прозревающий очертания грядущего мироустройста, напротив – вся его жизнь связана с прошлым, и только воспоминание об этом прошлом эту жизнь одушевляет. В отношении же будущего Прушевский еще более слеп, чем любой другой из строителей котлована.
«Перелом», воплощенный в текстах Платонова, является в некоторой степени обратным тому, который был реализован ранним авангардом. Последний сделал выбор в пользу абсолютного будущего, противопоставив себя декадансу как итогу всей западной культуры нового времени, воспевавшей упадок, поражение и обреченность. Однако те, кто осуществил этот героический рывок, вскоре столкнулись с непреодолимыми препятствиями. Только некоторые из них были обусловлены внешними, а именно политическими, обстоятельствами (о них речь еще пойдет в заключительной части этой книги). Гораздо более серьезными были препятствия «внутренние» – и прежде всего простой факт конечности человеческой жизни и, как следствие, всех человеческих дел. Впрочем, «героическим» авангардный проект делает не то, что он этот факт игнорирует, а то, что и с ним он пытается бороться. Взамен бренного тела, данного человеку природой, он намерен изобрести новое, более совершенное тело – индивидуальное или коллективное, способное продолжить начатую авангардом революцию.
3
Проект конструирования коллективного субъекта задействовал глубоко архаические пласты смысла, в особенности неожиданные в контексте использования новейших средств репрезентации. Рационализм и утилитаризм производственного движения отнюдь не исключает мифологизации. Так, Лисицкий в одной из своих работ (плакат к советской выставке в Цюрихе) методом двойной экспозиции совмещает изображения мужского и женского лица, воскрешая тем самым платоновский миф о первых, «удвоенных» людях, позднее разделенных пополам, но сохранивших волю к единению. В другом фотомонтаже Лисицкого это шарообразное тело – символ абсолютной полноты – оказывается изображением земного шара, образованного решеткой параллелей и меридианов, внутри которой помещены рабочие, конструирующие это тело.