Странность и чудовищность сталинской эпохи заключались в том, что насилие не только не было преодолено и вытеснено – напротив, оно стало неотъемлемой частью работы системы. Иррациональная избыточность «большого террора» до сих пор ставит в тупик историков. Прибегая к терминологии Рене Жирара, можно сказать, что формирование нового социума привело не к преодолению жертвенного кризиса и символизации насилия, а к его продлению и дальнейшей эскалации195. Характерно, что жертвами террора оказывались в первую очередь члены партийной номенклатуры – «близнецы-братья», отвергшие персональную идентичность ради идентичности групповой. Их физическое уничтожение было лишь следствием самоотрицания. В подобной ситуации символизация учредительного насилия оказалась чересчур разоблачительной и, следовательно, недопустимой.
В некоторых произведениях советского авангарда, из числа самых поздних, деструктивный эффект возникает словно вопреки их прямому значению и авторской интенции и невольно приобретает критическое звучание. На одном из плакатов Виктора Дени и Николая Долгорукова, работавших в манере Клуциса до конца 30-х годов, из-за горизонта появляется огромная, возвышающаяся над панорамой Красной площади фигура Сталина. Поскольку в целом пространство фотомонтажа трактовано довольно натуралистически, с соблюдением законов перспективы, эта фигура выглядит как чужеродная аномалия. Кажется, еще немного, и она раздавит людей и технику на первом плане. В качестве источника здесь вспоминаются уже не столько средневековые иконы, как в случае с классическими работами Клуциса, сколько «Колосс» Гойи с разбегающимися в ужасе людьми и животными.
Давно замечено, что искусство авангарда, прибегавшее к систематическому обезличиванию и уподоблению человека машине, было куда более «тоталитарным» по духу, чем искусство реального тоталитаризма. Реальный тоталитаризм не может быть таким же последовательным и откровенным, он склонен маскировать работу своих механизмов. Он возвращает человеку то, что было стерто с лица земли политической революцией (и художественным авангардом) – быт, традицию, знакомые и надежные знаки человеческого, одновременно превращая их в собственные идеологемы. Как раз на это «человеческое, слишком человеческое» покушались конструктивисты, за что и были подвергнуты экспроприации. Взамен разъятой на части и деформированной телесности в искусстве «высокого сталинизма» (включая поздние работы Родченко и Клуциса) на первый план выходит образ органически-целостного, «симметричного» тела. Стремление интегрировать опыт распада сменяется его вытеснением за пределы поля репрезентации. Дегуманизированное общество нуждается в гуманистическом искусстве.
В 1932 году история производственного движения как целостного явления заканчивается. К этому времени достигает максимального накала развернувшаяся в прессе кампания против «формализма». В фотографии его оплотом считалась группа «Октябрь», созданная в 1930 году на основе фотосекции одноименного объединения, в которое вошли почти все заметные представители левого искусства, включая, разумеется, производственников. Однако и объединение и группа «Октябрь» просуществовали недолго. В № 1 журнала «Пролетарское фото» опубликована редакционная статья «На первом этапе творческой дискуссии», в подзаголовок которой вынесен призыв: «Группа «Октябрь» должна немедленно перестроиться, если она не хочет поставить себя вне рядов пролетарской фотографии»196. Нельзя сказать, что вся деятельность «октябревцев» подвергается критике – серьезные нарекания вызывают именно наиболее радикальные и последовательные работы, выдержанные в духе определенной, ясно сформулированной эстетики. Можно предположить, что эта «творческая дискуссия» была централизованно спланированным (или, по крайней мере, инициированным сверху) мероприятием, финалом которого стало знаменитое постановление ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно-художественных организаций». На это указывает одна из последних фраз статьи, где намечается следующая перспектива: «…на основе перестройки разработать платформу, которая намечала бы конкретные пути к созданию творческого метода на основе марксистско-ленинской теории»197.