Новым биографом Сталина с одобрения Кремля стал бывший начальник Института военной истории Министерства обороны СССР генерал-полковник Волкогонов. В 1994 году вышла его книга «Сталин. Политический портрет».
В этом же году на Западе были опубликованы воспоминания бывшего заместителя начальника разведуправления МГБ СССР генерал– лейтенанта Судоплатова, «Разведка и Кремль». В России под названием «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» книга появилась в 1997 году.
В 2003 году Леонид Млечин опубликовал книгу «Смерть Сталина. Вождь и его соратники». Затем вышла его новая книга – «Зачем Сталин создал Израиль?».
Материал накапливался. Но по прошествии лет всё труднее докопаться до истины. Соратники Сталина – долгожители Маленков, фактический преемник Сталина на посту главы правительства СССР (умер в 1988), Молотов (умер в 1986) и Каганович (умер в 1991), могли бы быть откровенными, но промолчали. Хотя публикация на Западе мемуаров Хрущёва (умер в 1971), в которых их «заклятый друг» подробно изложил свою версию событий, вроде бы должна была подтолкнуть их к разговорчивости. Ан нет – сцепили зубы. Не опровергли, но и не подтвердили. Оставшиеся в живых соучастники сталинских преступлений были прочно связаны круговой порукой: нас не трогай, а мы честно выдержим обет молчания, данный КГБ и Хрущёву. Долгожители помнили судьбу Василия Сталина, излишне болтавшего после смерти отца, и, умудрённые опытом, написанию мемуаров предпочли молчание.
Из самого близкого окружения Сталина зимы 1953, бывшего с ним в ночь, когда случился инсульт, – Маленкова, Берии, Хрущёва и Булганина, и расширенного: находящейся в отдалении второй четвёркой вождей – Кагановича, Ворошилова, Молотова и Микояна, допущенной к постели умирающего на второй день болезни, – откровенничал лишь Хрущёв. Остальные, за исключением Берии, арестованного 26 июня 1953 года и расстрелянного через полгода, 23 декабря, прожили долгую жизнь, и… как в рот воды набрали. Многословные воспоминания Микояна острые углы старательно обошли.
Впрочем, мемуары долгожителей сталинского Политбюро (Каганович, едва не дотянувший до столетнего юбилея, отметился посмертно опубликованными в 1996 году «Памятными записками», довольно скучными, к слову сказать) ничего не добавили бы к тому, что было уже известно. Молотов и Каганович, несмотря на публичные пощёчины, полученные от Сталина, – арест жены Молотова и обвинение в шпионаже брата Кагановича, вынужденного застрелиться, – и после смерти вождя остались покорными и преданными служаками, о которых в повести «Верный Руслан» («История караульной собаки») написал Георгий Владимов. До самой смерти Молотов и Каганович, сохраняя корпоративное молчание, боролись за возвращение партийного билета, и, к слову сказать, не напрасно. За два года до смерти, в кратковременное царствование Черненко, Молотов своего часа дождался.
Каганович (о его роли мы будем говорить особо – его имя фигурирует в нескольких версиях, представленных ниже), в отличие от интерпретаторов, строивших разные домыслы, смерть Сталина описал одним лишь абзацем, подчеркнув отсутствие у него каких-либо недомоганий. О том, что могло бы послужить причиной инсульта, он не сказал ни полслова:
«Умер Сталин неожиданно. Хотя некоторые из нас в последний период его жизни реже бывали у него в домашних условиях, но на совещаниях, официальных заседаниях мы с удовлетворением видели, что, несмотря на усталость от войны, Сталин выглядел хорошо. Он был активен, бодр и по-прежнему вёл обсуждение вопросов живо и содержательно. Когда ночью меня вызвали на „Ближнюю дачу", я застал там Берия, Хрущёва и Маленкова. Они сказали мне, что со Сталиным случился удар, он парализован и лишён дара речи, что вызваны врачи. Я был потрясён и заплакал»[4].
Как трогательно: «я был потрясён и заплакал». Несмотря на трагическую гибель брата, «дело врачей» и готовящийся процесс, который должен был закончиться публичными казнями осуждённых, «…мы с удовлетворением видели… Сталин выглядел хорошо. Он был активен, бодр и по-прежнему вёл обсуждение вопросов живо и содержательно».
Ничего из того вымысла, которым «прославился» его американский псевдоплемянник Стюарт Каган (Каганович), опубликовавший, как он писал, истинные мемуары своего дяди. Несмотря на то что ни один серьёзный исследователь не упоминает бред из книги «Кремлёвский Волк», только из-за фамилии автора, утверждавшего, что написанное он лично слышал из уст Кагановича, в главе «Ложь и вымысел о смерти Сталина», я вынужден буду коротко остановиться и на его версии.
Еще один свидетель из лиц, особо приближённых к Сталину, – Булганин (умер в 1975) – мемуаров не оставил, но его воспоминания со слов Бенедикта Сарнова приведены Абдурахманом Авторхановым. О них мы тоже поговорим позднее.
Каждый рассказчик добавлял в картину событий, предшествовавших марту 1953-го, что-то своё. Очевидцы, они же и соучастники сталинских преступлений, многое недосказали. Однако то, чем они скупо поделились, рассказывая о смерти Сталина, с незначительными отклонениями совпадало с версией, известной мне с середины шестидесятых. Единственное, что было скомкано (по причинам вполне объективным – отсутствие доказательств, желание принизить свою роль, скрыть сопричастность к массовым убийствам, то есть у каждого «героя» были свои причины хранить молчание), – это объяснение того, что же послужило причиной инсульта. Именно этим их версии отличались от версии Глебова.
Но если говорить о Глебове, некогда возбудившем мой интерес к изучению данной темы, то сын врага народа, в отличие от других детей репрессированных родителей, в рядах диссидентов замечен не был. В 1962 году он стал членом КПСС и даже в перестроечные времена остался верен дрессировке, полученной в детдоме для детей изменников Родины. Вновь, к великому ужасу, «Верный пёс Руслан».
Умер Глебов в 1994 году, не опубликовав того, что рассказал в частной беседе.
Я понимал, что Владимир Львович не был очевидцем событий, и его рассказ, точнее пересказ, вполне мог содержать и домыслы. Долгие годы я не доверял ему. Впервые, коротким рассказом, я опубликовал версию Глебова в 1994 году в книге «Невеста моря». В то время ещё не были опубликованы книги, на которые я буду ссылаться, и, основываясь на версии Глебова и предлагая своё виденье событий, я старался избегать голословных и спекулятивных утверждений, которыми грешат многие авторы.
Мой труд, как и труд многих других исследователей, был бы облегчён, если бы передо мной лежала десятитомная история болезни Сталина. Но засекречен не только личный архив Сталина. Закрыты архивы ФСБ, в которых за семью печатями хранятся документы секретных служб былой эпохи – ОГПУ, НКВД, МГБ и КГБ. С географических карт исчезла страна, называвшаяся СССР, рухнул тоталитарный режим, и нет уже «карающего меча диктатуры пролетариата», но преемники свято хранят тайны прошлого.
До сих пор полностью не опубликовано письмо Лидии Тимашук, на котором в 1948 Сталин начертал резолюцию: «В архив!», – через четыре года оно «всплыло» для инициирования «дела врачей». Частично опубликованы следственные материалы по ЕАК (Еврейскому антифашистскому комитету). Чуть ли не государственной тайной является «дело Берии».
Полвека советская историография, до неузнаваемости переписав биографию Берии, бездоказательно убеждала советских людей, а с развалом СССР – россиян, что ещё с 1919 года он был агентом муссаватистской разведки, затем английским шпионом и прочее, и прочее. По всем описаниям – трёхглавый дракон, извергающий напалм, и тот не так страшен в сравнении с новым чудовищем, каждый раз меняющим своё имя. Сперва в роли чудища был Троцкий, затем – двуглавый Каменев-Зиновьев, зловещую маску примерили на Бухарина и, наконец, окончательно установили имя злодея – Берия. Стереотипы живучи. До сих пор у тех, кто берётся описывать сталинскую эпоху, когда речь заходит о Берии, белых красок нет, все – чёрные.