— Как дожимать-то, Славик? — задыхалась Любовь Петровна. –
— Сил нет!
— Вот как пирожки ела, так и дожимай.
— У меня же ж возраст…
— Да шо вы мне за возраст!
— А ты-то сам попробуй!
— Да шо вы мне «попробуй»! Чи я вам Хиддинг? Дожимай, Любовь Петровна, дожимай!
Так и дожала за месяц до тридцати минут на скакалке.
В тот памятный паленый день Любовь Петровна отпрыгала половину нормы. Вспотела в холодильнике! Что ей были эти -18? Еще лучше для темпа. Она заметила, что сегодня ей скачется легче, и ножки не так сильно болят, как в первые дни, и весы показали -15 килограммов. За месяц!
Любовь Петровна решила поднажать еще и снова взяла скакалку. Когда она прыгала, на склад зашел Славик-грузчик. Как всегда, подбодрил:
— Не стынь, Любовь Петровна, не стынь! Куда накладные задевала?
— Вон на ящиках, — она кивнула, не сбавляя оборотов. — Ты обедал, Славик?
— Не отвлекайтесь, Любовь Петровна. Не мечтайте за жратву!
— Ты б хоть обулся! — пыхтела Любовь Петровна. — Что ж ты в шлепках?
— Да ладно, — Славик протянул, как всегда, немножко в нос. — Да ладно. Быстрее буду бегать.
Он накинул на голые плечи телогрейку, взял накладные и пошел по стеллажам собирать заказ для маленького магазина «Кубань-ларек». А Любовь Петровна прыгала.
Она выходила на финиш, когда у нее зазвонил телефон. Любовь Петровна взглянула на входящий, отдышалась немножко и шепотом ответила:
— Да…
И еще раз погромче, с готовностью к присяге:
— Да!
И еще решительнее, со злостью:
— Да! Еду!
Смотала прыгалки — и бегом на проходную. Раньше она выходила через вертушку боком, но в тот тяжелый день спокойно проскочила по ширине.
У ворот комбината «Кубань-холод» она взяла такси и в машине позвонила, чтобы еще раз уточнить:
— Там он?
— Там, — ей сказали. — Там.
Оглядывая забитую дорогу, она прикинула, за сколько доберется из промзоны — от электростанции «Кубань-тепло» до автоцентра «Кубань-Мерседес».
— Минут через пятнадцать буду! — она пообещала в трубку, чуть повизгивая в конце фразы.
Любовь Петровна проезжала оптовые базы и автоматически читала знакомые вывески: «Кубань-овощи», «Кубань-фрукты», «Кубань-цемент», «Кубань-абсент», «Кубань-зерно», «Кубань-бройлер»… Она ждала, когда водитель вывернет в город к банку «Кубань-кредит». В глазах рябило, голова кружилась, но нет, не вывески ее беспокоили. На Кубани все вывески одинаковые, народ, к пустым фантазиям не склонный, все называет просто — «Кубань». Даже сыр французский с белой плесенью казаки окрестили по-своему: «Кубань-плезир». Так что вывески тут были ни при чём. Голова у Любовь Петровны закружилась по другому поводу. Она боялась не успеть. И успеть тоже боялась. Целый месяц она готовилась поймать с поличным своего мужа на квартире у любовницы, и вот сегодня агентура подала сигнал.
Зачем ей это было нужно? Тащиться по жаре? Ловить родного мужа за невинным развлечением? К чему такие глупости? Абсолютно ни к чему. Она и сама говорила Славику-грузчику: «Лучше б я не знала ничего. Уж как спала спокойно, как спала… А то ж узнала — в душе все всколыхнулось. Все всколыхнулось разом!»
Сгубило, как всегда, пустое любопытство. Месяц назад пришла Любовь Петровна на работу, а Славик ей и говорит:
— Ну наконец-то! Я не пойму, вы с Тлюстенхабля, что ли, добирались? У нас ревизия!
— Ох, что ж мне делать? — испугалась Любовь Петровна. — У меня ж какао двести кил заныкано.
— Открывайте скорее, что вы с ключами стоите копаетесь? Бегом! Сейчас я вам исправлю отчетность.
Пока контролеры проверяли соседний холодильник, Славик с Любовью Петровной высыпали в канализационную решетку четыре мешка какао. Славик поднимал мешки, Любовь Петровна веничком сметала. Когда пришла ревизия, у Любовь Петровны никакого левака не было. И все благоухало шоколадом.
Двери опечатали, Любовь Петровна по правилам сидела вместе со Славиком в каптерке. Она припоминала свои мелкие нычки на верхних стеллажах. И хотя ящик сливочного масла был не преступлением, а мелким нарушением складского учета, ее подкидывало в жар. Не от страха, от возмущения.
— Ото ж они считают! — злилась она на контролеров. — Не дай бог я чего запрятала. А как москалям комбинат продавали, что ж никто не вспоминает? Ты-то пришел к нам уже? Или нет? Когда инженера главного застрелили? Нет, Славик, тебя не было, ты еще в школу ходил. А он уперся, акции свои москалям не отдавал, его и чпокнули моментом. Потом до директора — объявляй банкротство. Он в цех выходит: «Люди, шо делать не знаю. Хоть мороженым зарплату выдавай. А кто не хочет — увольняйтесь. Денег нет». Народ на кипиш, у нас же ж молчать не станут. «Каким мороженым! Оно же ж тает?» Покидали заявления… А мой сказал: «Молчи. Бери пломбиром».