– На деле, – повторил Черчилль. – А у нас сейчас рассуждают так: все равно Германии где-то нужно драться, в какую-то сторону расширять свои владения. Так пусть она лучше выкроит себе империю за счет государств, расположенных на востоке и юго-востоке Европы. Пусть она тешится Балканами или Украиной, но оставит Англию и Францию в покое. Такие рассуждения сплошной идиотизм. Никаких уступок Гитлеру делать нельзя. Всякая уступка с нашей стороны будет истолкована как признак слабости. Требования Гитлера еще больше возрастут.
В этот момент подошел Барту. Черчилль приветствовал его как старого знакомого и представил Майского.
– Нам ныне, – сказал Барту полпреду, – Восточный пакт необходим. Только так Европа сможет решить свои проблемы. Кроме нас, их решать некому – США, судя по всему, останутся в стороне. Никакие двусторонние договоры Берлина Восточный пакт не заменят.
– Совершенно верно, господин министр, – подтвердил Майский. – Они не всегда служат миру: ведь самое агрессивное государство может заключить пакт о ненападении с одним государством, чтобы развязать себе руки для нападения на другие. До того, как оформилась идея Восточного пакта, мы считали такие договоры желательными. Но теперь, когда их предлагают в противовес пакту о взаимопомощи, они неприемлемы. Возможно, мы вновь сочтем их приемлемыми, если Восточный пакт не удастся…
– Нет-нет, – прервал Барту, – я добьюсь его заключения, даю вам слово министра иностранных дел Франции!
Помолчав, он добавил:
– Если буду жив…
Майский сообщит в Москву о настроениях в лондонских политических кругах в отношении Восточного пакта. Он заявит в Форин оффисе – британском министерстве иностранных дел:
– Общественное мнение в Советском Союзе приписывает Англии подталкивание не только Японии, но и Германии к войне с нами и этим только объясняет сопротивление Англии Восточному пакту, а также ее оговорки, внесенные в его проект.
По приглашению тридцати государств в сентябре Советский Союз вступит в Лигу наций. В том же месяце Германия и Польша официально заявят об отказе участвовать в Восточном пакте.
…В октябре в небольшом кинозале рейхсканцелярии Гитлер в третий раз подряд будет смотреть кадры свежей кинохроники. «9 октября, Марсель, – звучит дикторский текст. – В два часа дня сюда прибыл югославский король Александр. Его встречает министр иностранных дел Франции Барту». На экране – молодой король сходит по трапу на набережную, здоровается с Барту, они садятся в открытый автомобиль. Кортеж еле-еле движется по улицам города, возле первой машины лишь полковник верхом на лошади – нет ни мотоциклистов, ни кавалеристов…
В кинозале рядом с Гитлером – министр иностранных дел рейха барон Константин фон Нейрат, шестидесятилетний аристократ, толстый, неповоротливый, будто сонный. Дипломат с двадцатилетним стажем – он служил в Константинополе и Копенгагене, был послом в Риме и Лондоне, министром иностранных дел в правительствах Папена и Шлейхера – Нейрат, проявив преданность Гитлеру, сохранил свой пост и в его правительстве.
На экране следующий эпизод: из толпы внезапно выбегает какой-то человек, вскакивает на подножку автомобиля и начинает стрелять. Мелькают фигуры людей, больше ничего нельзя разобрать.
– Вот так надо делать дела! – скажет возбужденный Гитлер Нейрату. – Пока вы там дипломатничаете, три пули – и все!
Министр промолчит.
– Я знаю ваш вклад в борьбу против Восточного пакта, – смягчившись, скажет Гитлер, – но сейчас меня устраивает такое решение.
– Мой фюрер, без нас все равно не обойтись. Теперь наша очередь – замять по дипломатическим каналам эту историю. Нам невыгодно, чтобы всплыли связи покушавшихся хорватских террористов с нашим посольством в Париже и с людьми дуче.
– Ни в коем случае! – воскликнет Гитлер. Он даст знак прокрутить ленту еще раз. Пока будут перезаряжать пленку, он спросит Нейрата:
–Король умер сразу?
– Да, мой фюрер.
– А Барту?
– Его только через три четверти часа привезли в больницу, и, к счастью, никто не догадался остановить кровотечение из раны в руке.
– Он сказал что-нибудь в больнице?
– Какую-то ерунду, – лениво ответит Нейрат. – «Я больше ничего не вижу, где же мои очки?»
Гитлер рассмеется.
Заключение Восточного пакта было под угрозой срыва. Англия подталкивала Францию на подписание пакта с Германией. К этому стремился и новый министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль. Для СССР было важно предотвратить подписание такого пакта: ведь за обязательство Германии не нападать на Францию нацисты получили бы свободу рук на востоке.
В результате энергичных действий Советскому правительству удалось добиться подписания 5 декабря 1934 года франко-советского соглашения. Один из его пунктов гласил, что Франция не будет участвовать в переговорах о каких бы то ни было договорах, способных противодействовать заключению Восточного пакта, а также подписывать политические соглашения с Германией без предварительных консультаций с СССР. Тем самым советская дипломатия расчистила путь для заключения франко-советского договора о взаимной помощи.
Сторонники сближения с СССР во Франции требовали продолжить политику Барту. В стране усиливалось движение против фашистской угрозы, за создание Народного фронта, за мир. С этим до поры до времени Лаваль не мог не считаться.
Париж, среда, 13 февраля 1935 года
Стрелки больших часов времен Людовика XV в кабинете министра иностранных дел приближались к двенадцати. Хозяин величественного кабинета Пьер Лаваль, сменивший здесь Луи Барту, ждал советского полпреда Потемкина.
Сын трактирщика средней руки, Лаваль появился в Париже за несколько дней до мировой войны полунищим учителем. Он получил диплом адвоката, вступил в социалистическую партию (из которой позднее вышел), стал юрисконсультом профсоюзов и пролез в депутаты. Аферами нажил миллионы. Он приобрел богатейшую коллекцию картин, несколько газет, доходное поместье в Нормандии, солидный пакет акций минеральных вод Виши. Не обладая ораторским талантом, он поднаторел в искусстве политической интриги. Потомок хитрых и осторожных овернских торговцев, Лаваль сам был торговцем в политике.
Лаваль взглянул на висевшую в кабинете карту, возле которой у него произошла недавно стычка с Эдуардом Эррио.
– Когда я смотрю на карту, – сказал тогда Эррио, – то вижу на ней только одну страну, которая могла бы быть для нас необходимым противовесом и которая в состояний создать в случае войны второй фронт. Это Советский Союз. Я говорю и пишу об этом с двадцать второго года. На меня смотрят, как на коммуниста или безумца. Даже царь при всем своем деспотизме пошел некогда на союз с французской республикой. Неужели наша буржуазия окажется менее умной?
– Все это очень хорошо, – ответил Лаваль. – Эти разговоры о союзе с Москвой, о Лиге наций, о коллективной безопасности. Но как вы можете рассчитывать на мир в Европе, если мы не договоримся сначала вот с ними?
И он ткнул пальцем в большое коричневое пятно в центре Европы. Союз с Германией и Италией – вот что хотел выторговать Лаваль. Рассуждал он при этом так: «Человек, которому любой ценой удастся обеспечить мир, будет великим. Если я договорюсь с Берлином и Римом, то мне некого будет бояться. Препятствия могут встретиться со стороны союзников на востоке и на Балканах, а также со стороны умных дипломатов и левых деятелей во Франции. Ну что ж, я похитрее их».
– Франции, этой великолепной чистокровной лошади, – сказал как-то румынский министр иностранных дел Титулеску, – вместо отменного жокея, на которого она имеет право, дали этого отвратительного конюха – Пьера Лаваля.
Своим успехом, достигнутым совместно с Англией, Лаваль считал Лондонское коммюнике, выпущенное десять дней назад. В нем Англия и Франция выразили готовность отменить военные статьи Версальского договора и взамен заключить с Германией воздушную конвенцию и соглашение об уровне вооружений. В Берлине были в восторге, требования Гитлера удовлетворялись Лондоном и Парижем одно за другим. С Германии теперь был снят запрет создавать военную авиацию.