Смерть одного есть скорбь, но она не останавливает жизни, не лишает других возможности радоваться и наслаждаться. В самой мысли о смерти видно, как Пушкин любит землю: светило дня, небес завесу, немую ночи мглу, денницы сладкий час, знакомые холмы, ручья пустынный глас, безмолвие таинственного леса. Примирение с неизбежностью смерти у Пушкина не результат аскетического отрицания прелести земной жизни или искусственного и напряженного замалчивания имени умерших. Пушкин хочет жить в памяти друзей, ему приятно сознавать, что его возлюбленная вздохнет над его гробовою урною. Мужество перед лицом смерти он находит в мысли о вечности человеческого рода, об объективной, независимой от отдельного существования ценности других людей, других поколений. Он рад молодой поросли, поднявшейся около знакомых ему трех сосен в Михайловском за время его десятилетнего отсутствия:
И в поэзии, и в житейской обыденности Пушкин смотрел на жизнь одинаково оптимистически. «Письмо твое от 19 крепко меня опечалило. Опять хандришь! — утешает и ободряет он Плетнева, потерявшего друга. — Эй, смотри: хандра хуже холеры, одна убивает только тело, другая убивает душу. Дельвиг умер, Молчанов умер, погоди — умрет и Жуковский, умрем и мы. Но жизнь все еще богата, мы встретим еще новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жены наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, веселые ребята, мальчики станут повесничать, а девчонки — сантиментальничать, а нам то и любо. Вздор, душа моя, не хандри — холера на-днях пройдет, были бы мы живы, будем когда-нибудь и веселы». (Переписка, том II, стр. 286.)
Человек умирает, мир, природа остается. Пушкин не строит себе никаких иллюзий насчет одухотворенности природы, насчет продолжения человеческого существования в пантеистической жизни вне человеческого мира. Он знает: природа равнодушна, но она не чужда человеку. Она, по мнению поэта, среда, в которой человек живет, работает, которая оказывает на него эстетическое и моральное воздействие. В описаниях природы Пушкин дает пример высшей объективности хорошего рода, он всецело отдается ей, погружается в нее, его картины максимально точны. Они всегда общезначимы. Они не зависят от созерцающего глаза и от субъективных умонастроений певца. Но в то же время картины равнодушной природы у Пушкина не равнодушны, они всегда согреты лирическим подъемом, отношением человека, от которого она независима, но которому приходится в ней жить. Общезначимое отношение человека к природе иногда обнаруживается в лирике Пушкина открыто, как, например, в стихотворении «Приметы»:
Иногда Пушкин как бы убирает с видимого поля зрения человеческое отношение к природе. Но это человеческое отношение всегда наличествует изнутри, согревая сочувственным согласием созерцательное описание. Уж, кажется, на что стихотворение «Кавказ» только пейзаж, последовательность строф которого обозначает только последовательность описания. Но вчитайтесь в заключительные строки стихотворения, и вы увидите преображенную в объективность вида природы лирическую аналогию: и Пушкина теснили немые громады — только не скал, а николаевской действительности, и он рвался на волю, как зверь из клетки железной, — само путешествие в Эрзерум было проявлением такого порыванья, — и Пушкин метался вотще, не находя себе отрады. И очень характерно для Пушкина: внутрь убирается лирическая ассоциация, имеющая слишком личный характер. Пушкин как бы опасается нарушить объективную общезначимость отражения природы в его творчестве.