И мы не боялись смертельного риска —
В те годы он был очень необходим.
Немногим из нас удавалось вернуться
Победной весной в сорок пятом году.
А кто после страшных боев не проснулся, —
Те в памяти нашей по жизни пройдут…
Полуторки по насту ледяному,
По озеру, замерзшему опять,
Мотором завывая, нам с тобою
Муку везут в промерзший Ленинград.
Здесь нет животных – всех давно поели, Паркет и книги нынче – вместо дров.
Здесь от мороза все заледенели, И от кроватей не поднять голов.
Мороз… И вьюга в арках дико воет, Скрывает тех, кто уж не может встать.
Но верит Ленинград, как мы с тобою, Что в город к нам придет весна опять.
И вот тогда, избавившись от снега, Фашистов сбросит он, как будто лед.
Тогда уж Ленинградцам хватит хлеба
И с голода никто уж не умрет.
Воздушный бой
В теплом воздухе летнего утра, Разрывая винтом тишину,
Мы взлетали, как ранние птицы, Чтоб быстрее закончить войну.
На капоте машины – созвездье
Из пяти небольших красных звезд, А в прицеле моем, в перекрестье, Появляется «мессера» нос.
Нажимаю гашетку и вижу, —
Из капота его валит дым,
И, свалившись в пике мертвой птицей, Он остался навек молодым.
Захожу на вираж и оттуда
Начинаю свой бой со вторым.
Я не жду от небес сейчас чуда, Но уверен – останусь живым.
Дождь из пуль застучал по обшивке, И смешались с землей небеса.
Очень важно не сделать ошибки:
«Мессер» жалит, как будто оса.
Но я верю – конец его близко!
С виража захожу ему в хвост —
И завыв заунывно и низко,
Труп пилота к земле он понес.
Пусть горит, мне не жалко патронов, Я для них привезу их еще.
Но, а если и будет мне трудно, —
Мне товарищ подставит плечо.
Мы с ним вместе их валим отсюда, С этих чистых, прекрасных небес, И пока мы с ним живы – то будет
На земле трупов их целый лес.
Целый лес из железных надгробий, Вперемешку с крестами в хвосте.
Им не будет крестов в изголовье, Ведь Христос был распят на кресте.
Тот, кто выбрал кресты им на крылья, Их отправил с небес прямо в ад, А у нас – только звезды на крыльях, И они в небеса, вверх летят!
Сны о войне
Мы давно не ходили в атаку,
Мы давно не кричали «ура»,
Мы отвыкли от лязганья танков, Не стреляют по нам «мессера».
Но опять нам в ночи будет сниться
Запах гари и запах болот.
И опять над позицией низко
Немчуровый кружит самолет.
Вроде, мир уж давно,
Не стреляют,
И не надо в атаку бежать,
Только сны нас назад возвращают.
И хоть годы нам не удержать,
Не уйти нам от воспоминаний,
Не забыть нам теперь уж войну…
Всех, кто с нами стоял за страну.
И вновь о Бресте
Кирпичным монументом павшим,
Навек молчание храня,
Как будто замерев, уставши,
Глазницы смотрят на меня.
И на стенах его поныне
Видны следы осколков, пуль…
И будто те, кто здесь уснули,
Нас возвращают в тот июнь, —
Когда они все были живы,
Когда жизнь мирная была.
Но раздались с рассветом взрывы, И жизни многих унесла
Война, начавшаяся в Бресте,
Прошедшая по всей стране.
И до сих пор на этом месте,
У этих стен, все слышно мне,
Как будто говорят солдаты —
Они живут здесь до сих пор,
Здесь будут жить они, ребята,
Какой бы год уже не шел.
И вы придите, прогуляйтесь,
Они не причинят вам зла,
Погибших чаще вспоминайте,
Не повторилась чтоб война.
Штрафбат
Не осталось надежд, незнакомый комбат, и всего один шанс лишь остался, И бросают в прорыв обреченный штрафбат, чтобы жизнью своей рассчитался.
Через минное поле, под шквальным огнем, не дождавшись артподготовки,
Мы в последний раз, может, в атаку идем, не у всех есть гранаты, винтовки.
Мы оружие, может, добудем в бою, ну а нет, – то из боя не выйти.
А кому повезет – снова будет в строю, если ранят легко, не до смерти.
Да, из нас остается ведь мало в живых, но идти будет легче за нами.
Мы – штрафбат, нас списали, седых, молодых, но мы знали – страна вся за нами.
Мысли перед боем
Окопались, в мерзлую землю врастаем.
Мороз нам на месте стоять не дает.
Когда по весне это поле растает, —
Быть может нас кто-то под снегом найдет.
А завтра завоют снаряды и бомбы, И снова в атаку под крики «Урааа!..», И многим осколки порвут гимнастерку, И грудь обожжет от осколков дыра.
И вновь в батальоне большие потери, Хотя так при каждой атаке у нас, Но мы, погибая, в себя все же верим, —