Пан Кука осклабился и продемонстрировал, что имеет в виду. Но так как спереди у него не было вообще ни одного зуба, я так и не понял, какой из них остался на Западе.
— Этот урок я усвоил в Англии. Цепочка малоприятных событий привела к тому, что мне пришлось некоторое время поработать в супермаркете. В свои пятьдесят шесть лет я носился на роликах, словно сопляк какой, напялив на себя футболку с надписью по-английски «Чем могу служить?». Моей работой было перевозить замороженных индюшек с термометрами в задницах и складывать их в морозильник. Однажды я слишком долго раскатывал по магазину с очередной индюшкой под мышкой, и птица начала подтаивать. Термометр выскользнул у нее из задницы, и я, как дрессированный пес, нагнулся за ним… На следующий день, когда я рассматривал в зеркале место, где еще вчера был зуб, мой взгляд упал вдруг на надпись «Чем могу служить?». И тут до меня дошло, что я не только складываю тушки, но и телевизор смотрю, и сплю иногда в этой футболке, и в один прекрасный день, может статься, прямо в ней и помру. Тут моя славянская душа ушла в пятки, и я сказал себе: «Мало что ли на свете идиотов, готовых напяливать на себя такие футболки? Неужели тебе обязательно быть одним из них?» На следующий день я собрался с силами, пошел к директору и уволился. Первое, что я сделал, вернувшись домой, — натянул пижаму и почистил оставшиеся зубы. И знаешь, оно того стоило: посмотри на меня, — пан Кука с гордостью ткнул себя пальцем грудь, — никакого «Чем могу служить?» Невинные котята, мечтающие сцапать бестолковую бабочку.
Пан Кука поднес стакан ко рту. И стало ясно, что не все в Англии было так плохо — ведь он выпил не залпом, а сидел и потягивал водку, как настоящий англичанин — свой пятичасовой чай. Он вообще был одним из самых утонченных ценителей водки, каких мне когда-либо доводилось видеть.
После паузы он продолжил:
— Следующий урок я усвоил уже на обратном пути. Решил на пару дней задержаться в Париже. Хотел поглазеть на Эйфелеву башню и на квартал проституток, но мои глубокоуважаемые земляки зачем-то потащили меня на могилу Шопена. И вот — погода мерзейшая, мы стоим под дождем и пялимся на надгробье. Тут кто-то говорит, какое, мол, счастье для Шопена, что его сердце покоится на родине. Я было подумал, его просто на поэзию потянуло, ан нет, парень начинает в деталях расписывать, как у того после смерти вырезали сердце, положили в стеклянную колбу и привезли к нам. Так вот, значит, пока мои земляки потчуют меня байками, я вдруг замечаю, что стою в огромной куче дерьма. Меня чуть удар не хватил! Ведь я приехал в Париж вовсе не затем, чтобы стоять в дерьме у могилы Шопена. Тот, кто рассказывал про сердце Шопена, тоже заметил кучу. Он подошел ко мне и сказал: «Знаешь, Кука, французы считают себя избранной нацией, но французское дерьмо воняет точно так же, как наше. Мне понадобились годы, чтобы это понять. Ты узнал это сразу и даже не представляешь, как я тебе завидую». Я навсегда запомнил его слова. Это и есть мой второй урок: и на Востоке, и на Западе дерьмо абсолютно одинаковое.
— Честно говоря, я не собирался ни в Англию, ни во Францию, — перебил я пана Куку. — Я ведь сказал вам по телефону, что хочу в Германию. Во-первых, близко, и потом, в школе я все же учил немецкий…
— Именно поэтому я и оставил Германию напоследок, — кивнул пан Кука. — Там я усвоил третий, самый важный урок.
Пан Кука вновь оценивающе посмотрел на меня:
— Что ты за человек, Вальдемар? Знаешь, вот я встречаю тебя в лифте, вижу, как ты несешь газету отцу, но, по сути, я ведь ничего о тебе не знаю. Ты случайно не из этих самых патриотов, которые за стол не сядут, не взмахнув прежде три раза государственным флагом? Ты способен выслушать правду?
— Я где-то читал, что патриотами становятся обычно лет в тридцать. Для этого нужно сперва обзавестись женой и детьми…
— А у тебя что, нет детей?
— У меня и жены-то нет.
— Тогда слушай внимательно. Того, что ты здесь услышишь, не найти в путеводителях, вообще нигде не найти. А зря. Раньше, пока наш электрик Валенса не коротнул как следует поганых коммуняк, немцы относились к нам очень даже неплохо. Может, их мучила совесть из-за Второй мировой, не знаю. Во всяком случае, едва заслышав, что ты из Польши, они тебя окружали вниманием. Повсюду на Западе. Но все изменилось, когда крестьяне из польской глубинки в одну ночь сделались европейцами. Они стали повсюду ездить и тырить, что плохо лежит. Люди на Западе поняли, что просто так им за добром не уследить, и ввели для нас обязательные въездные визы, а то ведь их «мерседесы» скоро оказались бы в Красной книге. Теперь-то уж все в Европе поняли, что мы кто угодно, только не европейцы. Так что, никогда никому не говори, откуда ты приехал. Даже под пытками. Говори, что из Англии или, на худой конец, из Китая. Стоит тебе признаться, что ты поляк, можешь собирать манатки и топать домой. Это и есть мой третий совет.