Лотар не обиделся, что его обозвали шведом. Но все-таки предпринял еще одну робкую попытку.
— Но Вальди — весьма опасный юноша. И я не уверен, что могу спокойно оставить вас с ним наедине.
— Ну вот. Похоже, придется идти самой. Только не знаю, вернусь ли.
Это подействовало мгновенно. Лотар встал и снял пиджак со спинки стула. Потом бросил на меня многозначительный взгляд и погрозил мне пальцем:
— Ты должен позаботиться, чтобы наша гостья не забыла, о чем мы только что говорили. Я сейчас вернусь, — он направился к двери и тихонько закрыл ее за собой.
Ала уставилась на меня и выдохнула:
— Наконец-то. Я думала, он никогда не уйдет.
Она вытащила из сумки сигарету. У нее была еще целая пачка.
— У тебя есть зажигалка?
Я уставился на нее.
— Зачем же вы обманули Лотара?
Вместо ответа она вытащила из сумки ту же зажигалку, что и тогда, в автобусе, и закурила, выпустив дым в мою сторону.
— Я наврала не только ему, но и тебе. На самом деле я пришла, чтобы увидеться с тобой. Как только Болек рассказал мне о новом соседе, я сразу поняла, что это ты.
— Вы хотели меня видеть? Но зачем?
— Тебе нужен прямой ответ или непрямой?
— Лучше непрямой.
Она протянула руку и дотронулась до воротника моей рубашки. Пальцы ее при этом двигались, будто она играла на пианино.
— Я все вспоминаю, что ты мне сказал тогда, в автобусе. Ты хотел назначить свидание. А теперь я сама так все подстроила, что мы остались одни. Хотя, — она посмотрела на часы, — до ближайшего автомата двенадцать минут ходу. Значит, в обе стороны — двадцать четыре минуты. По-моему, успеть можно.
— Но вы же не думаете, — я сделал неопределенное движение рукой, — что сейчас подходящее время, чтобы проявлять фантазию?
— Не скажу больше ни слова. И не хочу тебя ни на что подбивать. Тем более, раз ты, вероятно, еще и девственник.
— С чего это вы взяли, что я девственник?
По твоим ушам. Они у тебя горят, как фонари. Но тут ведь совершенно нечего стыдиться. Так здорово быть девственником. Тайные отлучки в туалет. Сны, в которых у женщин нет лиц, только огромные груди. Я прекрасно понимаю, со всем этим жалко расставаться.
— Интересно, что сказал бы сейчас ваш друг. Этот Кинг-Конг с волосатой грудью.
— Понятия не имею. Я давно его не видела.
— Странно. Мне казалось, речь шла о свадьбе и четверых ребятишках.
Она затушила сигарету и встала.
— Я вижу, ты из болтунов. Ну что ж. Продолжай, пожалуйста, а я пока немного освежусь, — она повернулась ко мне спиной и стала расстегивать платье. Вот что в ее понимании означало освежиться. На платье было как минимум пятьдесят пуговиц, но она довольно легко с ними справилась.
— Я купила это платье в одном из магазинчиков, которые мы тогда проезжали, — сказала она. — Обожаю его, жаль только, что оно легко мнется.
Она аккуратно стянула платье и положила на стул. Потом подошла ко мне и постучала себя кулачком по бедру:
— У меня такие сильные ноги, что я могу ими запросто тебя раздавить. Потрогай.
Она не обманывала. Ноги были твердые, как мрамор. Ала расстегнула бюстгальтер и положила на стол рядом с бутылкой рома. Потом стянула трусики и уселась ко мне на колени.
— Знаешь, я тоже люблю поболтать, — сообщила она. — Когда была маленькая, рот вообще не закрывала. Мама даже хотела показать меня врачу.
Она стала расстегивать мне брюки. В первый раз в жизни мне стало ясно, что на брюках у меня четыре пуговицы. А я-то всегда думал, что три. Рука ее при этом сбилась с пути и задержалась на вполне определенном месте.
— О-ля-ля, — улыбнулась она, — похоже, надвигается гроза.
Она приподнялась и одним движением стянула с меня брюки. Похоже, ей не было равных в том, что касалось освобождения от одежды — как мужчин, так и женщин. Потом крепко обхватила меня за шею, бросила быстрый задумчивый взгляд через мое плечо и начала медленно ритмично двигаться.
— Моя мама говорила, что мужики — свиньи, как с гигиенической, так и с моральной точки зрения. Но мне всегда нравились свиньи. Наверное, поэтому с мужчинами мне легко. Я просто сообщаю им, что иногда со мной можно потрахаться. В конце концов, женщинам это тоже нравится. Но стул, на котором мы этим займемся, выбираю я, ясно?
Ее движения постепенно становились все интенсивнее.
— Все на свете — исключительно вопрос принципов. Вопрос политики. Как в парламенте.
Она наклонилась вперед и поцеловала меня в губы. От нее пахло ромом. Потом провела языком по моей щеке почти до глаза и запрокинула голову.