Похоже, коммунизм у них тут тоже оставил свой след: железобетонные многоквартирные дома вдоль дороги напоминают мне о моем Тито-литарном прошлом. Мы жили в одном из таких серых монстров неподалеку от стадиона (во время матчей часть поля была видна с нашего балкона), прежде чем переехали ближе к центру, в дом, которому было больше лет, чем Нью-Йорку. Помнится, нам пришлось оставить машину, — так как по узким улочкам старого города было просто не проехать, но каждое воскресенье мой отец вместе со мной и моим старшим братом Дарио наносил визит нашему потрепанному «юго», который терпеливо дожидался нас на стоянке в нашем бывшем уродском квартале.
Ганхолдер живет в центре, рядом с «Прудом», маленьким озером с лебедями, неподалеку от гавани. Тут мы снова окунаемся в буржуазную стихию: усеявшие склоны дома с фронтонами и створчатыми окнами до пола глядятся в озерную гладь с видом важных гостей, обступивших танцпол на каком-нибудь нью-йоркском новогоднем балу позапрошлого века. Каждый домик по-прежнему одет с иголочки: цилиндр и галстук-бабочка. Но мы еще не приехали. Мы едем дальше по хайвею Киллинг-май-рэббит[22] или что-то в этом роде. Во всем, что касается имен и названий, исландцы, кажется, очень похожи на американских индейцев. Ганхолдер сообщает мне, что мы только что проехали через пригород Коп-Вор[23].
— Это уже Рейкьявик? — спрашивает ее мистер Френдли, одной рукой ослабляя тугой воротничок на своей толстой шее, а другой тыча в ветровое стекло.
— Ага, мы уже в Рейкьявике.
— Я слышал, здесь тусуется Тарантино? — Упс. Не слишком ли продвинутый священник? Я спешу исправить ошибку: — В смысле, правда, что это любимый город Тарантино?
Она окидывает меня беглым взглядом — уж не достался ли ей в попутчики какой-нибудь знаменитый сайентолог, играющий по праздникам в гольф с Томом Крузом и Джоном Траволтой? — прежде чем ответить:
— Ага. Он прилетал сюда перед Рождеством. Моя подруга его знает. Нормальный мужик.
Хорошо, что я его не убил.
Над бухтой возвышается вытянутая гора, охраняющая город с севера. Она похожа на гигантского кита, выброшенного на берег. Еще дальше к северо-востоку высится горная гряда, притаившаяся у горизонта, как голубые леопарды, помеченные пятнами снежных заносов. Хотя эти горы не ближе, чем Хэмптонс от Гарлема, ты видишь их так же отчетливо, как носки своих ботинок. А все потому, что воздух чист, как окна в башне Трампа. В сине-прозрачном океане гуляют волны, насколько хватает взгляда. В этих местах все кажется кристально ясным. Как в голове хладнокровного убийцы.
По радио передают «Ты хорошая девочка, и я тебе верю» Джастина Тимберлейка. На улицах движение оживленное, зато на тротуарах ни души. Как Сараево в комендантский час. Идеальные условия для снайпера, засевшего на крыше дома. Автомобили в основном японские и европейские, причем все новехонькие. Народ здесь при деньгах. Каждая вторая машина — джип, а за рулем полно роскошных блондинок с льдисто-голубыми глазами, как у Ганхолдер. Куда только смотрят их мужья!
— У вас недавно была война? — спрашиваю.
— Война? Да вы что. У нас и армии-то нет.
Хорошо сказано.
— А почему вы спрашиваете? — любопытствует она.
— Интересно, где все мужчины. За рулем одни женщины.
— В семьях по большей части две машины. Одна его, другая ее.
Я разглядываю черный «лендровер» на соседней полосе. За баранкой дамочка а-ля Вирджиния Мэдсен.
— Ясно. Но вообще-то это не совсем женская машина.
Ганхолдер бросает на меня испепеляющий взгляд:
— В Исландии равенство полов.
Судя по решительности, вспыхнувшей на кончике ее пломбирного носика, в моих интересах поверить ей на слово. Равенство полов. Во как.
Явно на меня разозлившись, она на все мои вопросы отвечает максимально коротко. Да, пять градусов — это холодно. Нормальная температура для этого времени года — десять (ого!). Да, вчера она была на вечеринке. Да, в Исландии Джастин Тимберлейк весьма популярен. (Если вдуматься, мистер Френдли тот еще зануда.)
Мы въезжаем в старый город. Деревья здесь выше, а улицы уже. Ганхолдер ставит свою «шкоду» на крутой боковой улочке перед зеленым домиком с проржавевшей красной крышей. Как и все окрестные дома, он одет в броню, производящую сильное впечатление. Стены прошиты ребристым железным листом. Вот бы нам такое в Хорватии. Дома в пуленепробиваемых жилетах.
Живет она на втором этаже. Отец Френдли осеняет дверь крестом, прежде чем открыть замок кухонным ножичком из материнской коллекции. Барышня смотрит на него так, словно он сотворил чудо на ее глазах.