После чего часа на три устанавливается братосестринское молчание. Они не смотрят вместе телик. Не слушают вместе музыку. Чем, черт возьми, они занимаются? Из дома при этом никто не выходит. Может, играют в карты? Или читают? Около полуночи сливной бачок вновь подает голос, а затем доносится ни с чем не сравнимое шуршание шелковых трусиков, скользящих вниз по белым женским ножкам. Война наградила меня кошачьим слухом.
В три часа ночи набираю нью-йоркский номер Нико. Голоском чердачной мыши описываю ему свое положение. Он выслушивает несколько фраз, а затем взрывается, как герой-тальянец по телику: «Ты чё мне звонишь? Кто тебе дал мой номер?» И отключается. Посылает меня подальше. Мой старый добрый Нико. Нико Оторва. Это плохая новость. Даже очень плохая. Мне дают понять, что я покойник. Путь в Нью-Йорк, во всяком случае, мне заказан. И даже в Хорватию. Бляха-муха.
Засыпаю я под утро.
Меня будят пронзительный стук и низкие голоса снизу. К такому повороту я готов: так как я сплю в одежде (Мааковой), мне остается лишь сунуть в карман мобилу и влезть в кроссовки, на что уходит меньше секунды. А еще через парочку спальный мешок улетает в темный угол, а матрас оказывается под коробкой с книгами. Внизу Ганхолдер орет как ненормальная: — Hvar þið gangið?![43]
Ее крик настигает меня в тот момент, когда через фонарь верхнего света в центре потолка я вылезаю на крутой скат пуленепробиваемой крыши. Холодрыга жуткая. Серое небо, зеленые деревья и цветные крыши Рейкьявика. Крыша, на которую я вылез, красная, тронутая ржавчиной. Я сразу замечаю белый верх полицейской машины у обочины и слышу голос крепыша офицера, направляющегося с инспекцией в сад. Я перемахиваю на противоположный скат и вытягиваюсь в струну, уцепившись за конек крыши. Нутром слышу, как эти говнюки уже вовсю шарят по чердаку. Через несколько мгновений один из них открывает чертов люк. Я-то его не вижу, а вот он вполне может высмотреть мои побелевшие от холода кончики пальцев. Надо разжимать хватку, что я и делаю. Отпускаю конек. Сантиметр за сантиметром, как в замедленной съемке, я сползаю по холодному железному скату на своем внушительном хорватском брюхе, широко расставив руки и ноги в надежде, что мои скользкие кроссовки и потные ладони окажутся беззвучными. В какой-то момент, чувствую, больше не сползаю. Застрял, язви меня в душу. Крупнейший в истории жабопад сам собой прекратился.
Глава 15. Исландское оружие
Не написать ли мне руководству исландской полиции благодарственное письмо? Как они, обыскав весь дом, умудрились не обнаружить на крыше огромного жаба ростом 182 см и весом 110 кг, для меня загадка. ФБР следовало бы хорошо подумать, прежде чем подписывать с местной полицией новый протокол о сотрудничестве. Около часа я изображал из себя замороженного жаба, после чего вернулся на чердак. Люк был открыт. Опустившись перед ним, как балерун перед воображаемым озером, я уже собирался просунуть в него голову, как вдруг передо мной выросла другая голова с жаждущими губами. Обе стороны были приятно удивлены и после короткого вздоха облегчения слились в поцелуе.
Поцелуй вышел необыкновенно продолжительным с учетом того, что он был первым. Поцелуй, подаренный нам федералами. И их помощничками в белых касках. Когда мы наконец оторвались друг от друга, я пригласил ее в свой лофт, и через несколько минут мы уже предавались любовным утехам поверх нортфейсовского спального мешка. Таким образом, я стал ее № 41. Она оказалась мороженым моей мечты. Теплым мороженым. Фантастическая девушка. Стояк у меня был отменный, и девушка так завелась, что орала не хуже разъяренной феминистки, требующей сурового наказания для знаменитого сексуального маньяка. Мне даже пришлось затыкать ей рот ладонью, а то, не ровен час, опять нагрянет полиция. В результате она меня укусила. Арктический звереныш. Это меня даже немного выбило из колеи. Но хотя я выступил слабовато, она мною, кажется, осталась довольна, во всяком случае, ее тело сотрясалось, как у старика, больного Паркинсоном, — или это все штучки-дрючки, вычитанные в журнале «Проблядь»? Потом мы с ней лежали, как два голых уголовника после удачного дела, болтая в свое удовольствие.
— Ты такая красивая.
Это я.
— А ты такой…
— Толстый?
— Нет… странный.
— Странный?
— Да, очень странный. Я никогда… Ты из другого мира. Я никогда еще…
— Не спала с убийцей?
— Вот-вот, — хмыкает она. — С мафиози…
Пожалуй, тут я должен сказать спасибо тальянцам.