Они сделали рекламу нашему брату. Это для барышень с Манхэттена мы парии, зато в Европе — короли.
— В роли священника я ведь тебе не нравился.
— Нет. Не нравился.
— Потому что я плохой актер.
— Скорее потому, что ты хороший актер.
— Ты так ненавидишь отца?
— Это не ненависть, — тихо говорит она. — Просто тяжело расти… в церкви. Мне даже красить волосы не разрешали. «Мы не должны отступать от того, какими нас задумал Создатель, бла-бла-бла». Короче… когда дошло до горла, я решила: с меня хватит. Разорвать этот круг было совсем не просто. Все равно что объявить себя лесбиянкой или чем-то в этом роде. Когда отец узнал, что я курю, он позвал своего дружка Торчера, чтобы тот изгнал из меня беса. Дикость, если вдуматься.
— Он потерпел фиаско?
— Не совсем. Я перешла с «Уинстона» на «Уинстон лайтс».
Я захожусь от смеха.
— Короче, с родителями ты общаешься не часто?
— Нет. Как можно реже. Я бываю у них два раза в год. На Рождество и на Евровидение.
— Ну а Трастер?
— Трастер! — фыркает она. — Почему ты его все время так называешь? Правильно Трёстур. Трёст, что значит «дрозд», и окончание «тур». Не так уж и сложно.
— О’кей. Извини. А с ним какие отношения у твоего отца?
— Какие? Да нормальные. Отец им доволен. Он парень рукастый, и от него много пользы. Сколько он сделал для телестудии. За здорово живешь. «Господь отблагодарит его в раю, бла-бла-бла…» Тебе все ясно? Мои предки… с ними невозможно иметь дело.
Она встает и уходит за посторгазменной сигаретой. Из-за низкого потолка она идет к открытому люку скрюченная, точно горбун. Ее маленькие грудки стоят как вкопанные (ну, то есть не болтаются из стороны в сторону), когда она наклоняется над зияющим отверстием, но слегка подрагивают, когда она спускается по лестнице. Вскоре она возвращается с пачкой и, пройдя на цыпочках по грубым половицам — у меня есть время оценить обработанные розовые ноготочки, — снова ложится рядом. Ее сливочные волосы собраны в маленький пучок. Я осторожно глажу ее головку — от лба к пучку. Эта жесткость напоминает мне шлемоподобную прическу черного швейцара в нашем нью-йоркском доме, — не то чтобы у меня возникало желание потрогать это чудо природы. Мой взгляд скользит по цветущему белоснежному телу, от кончиков пальцев до сигареты, с короткими остановками на выстриженном треугольничке и проколотом пупке. Она посасывает тонкую отравленную палочку.
— Как сказать «любовь» по-исландски?
— Kynlíf.
— Куин-лиф?
— Нет, kynlíf.
Она водит меня за нос, бля буду. Эти чертовы исландцы не способны сказать ни слова правды, кроме тех, кого обязал Господь. При этом у них всегда непроницаемое лицо. Наверно, от холода.
— А на хорватском как? — спрашивает она.
— Ljubav.
— Почти love, с «б» в середине.
— «Б» — это важное добавление. Любовь бы. А у вас непонятное «к»…
— Я пошутила. Kynlíf значит «секс». А любовь по-исландски ást.
— У-у. Сразу и не выговоришь. А как пишется?
— «А» со шляпкой, «S» и «Т».
— AST? По-нашему это расшифровывается как Ах & Saw Treatment[44].
— Что это значит? — спрашивает она.
Вопрос остается без ответа. В мой мозг вдруг ворвалась Мунита и в один миг заполнила его, как воздушный шар. Мунита, любовь моя. Прости. Я переспал с другой. Но, в сущности, я не виноват. Скорее уж местная полиция. Если бы они меня нашли, ничего такого не случилось бы. По словам Ганхолдер, их «белые каски» — это пустое место. Конечно, у Исландии есть свой спецназ, но его не всегда можно привлечь к делу.
— У нас только одно подразделение, и оно сейчас, вероятно, задействовано.
Я чувствую себя слегка задетым, во мне даже взыграла ревность. Может ли у них быть более важное задание на этом Безоружном Острове, чем поимка Токсича Три Обоймы, убийцы агента ФБР и прославленного священника по совместительству?
— Где, например?
— Ну, не знаю. Мало ли. Может, прилетел какой-нибудь президент или где-то проходят школьные танцы.
— Подростки приходят на школьные танцы с оружием?
— Нет, но исландские подростки… стоит им выпить, как они становятся дурными.
Интересный выбор: оружие или дурость. Считайте, мне повезло, что я столкнулся с преподобным Френдли в туалете аэропорта Кеннеди. Я ведь мог убить человека с билетом до Багдада. Исландия — это рай для гангстера. Ни армии, ни оружия, ни убийств и почти никакой полиции. Только шикарные женщины с обалденными именами.
— Я не Ганхолдер, — поправляет она меня. — Правильно говорить Гуннхильдур.