На парня в штанах эти аргументы не производят должного впечатления.
Не понимаю. Прежде мой стяг взлетал на флагшток при одном только приближении женского батальона, а сейчас это превращается в изнурительную работу. Вот к чему приводит чтение Библии. Я вызываю эскадрон поддержки, элитные клетки головного мозга, и с помощью фантазии, а также еще одного шипучего бокала мне удается трансформировать этих девиц в Ган и Муниту, вполне сносные пиратские копии.
Но вот, после того как смуглянка выпускает наружу своих близняшек, а блондинка стягивает с себя платье, под которым обнаруживается ладная фигурка а-ля Ган в бесподобном нижнем белье, я вдруг чувствую, что флаг наконец пополз вверх. Я встаю с кресла и проделываю медленные па с моими партнершами. Вид возродившегося в вере киллера, танцующего под Бейонс, вызывает у них ободряющую улыбку, а Ган даже начинает поощрительно поглаживать моего молодца через штаны. Неожиданная подмога со стороны Латвии срабатывает безотказно, и только одно вызывает у меня тревогу: эти скобки на зубах. Выглядят они устрашающе. Тут и до физического увечья недалёко. То ли желая проверить их остроту, то ли «поплыв» от этой ловкой ручки и внешнего сходства с моей снежной королевой, а может, игристое вино на меня так подействовало, но я вдруг предпринимаю попытку поцеловать в губы блондиночку.
Тоже мне, блин, святой отец в борделе.
Она мгновенно уворачивается и убирает руку с моей поганой ширинки. Это как пощечина. По старой привычке я хватаюсь за свою полуавтоматическую игрушку, решающую все проблемы, но, разумеется, ничего не нахожу, и мне остается лишь покинуть помещение.
Я стремительно шагаю по коридору, занавески справа и слева колыхаются, и в просветы я вижу мужиков в откидных креслах, над которыми трудятся полуголые девицы. Последние стоят перед ними на коленях, как вдовы перед супругами на смертном одре. Я оставляю эти печальные картины и направляюсь прямиком в бар. Там я подзываю официантку и прошу сделать мне «пакетик для собаки».
— Что сделать?
— «Пакетик для собаки»!
Черт. Ну и зол же я.
— Зачем?
— Затем, что я не съел еду, за которую заплатил!
— Еду? Какую… еду?
— Я ЗАПЛАТИЛ ЗА ДВЕ ГОЛОВЫ! ВОТ И ДАЙТЕ ИХ МНЕ С СОБОЙ В ПАКЕТЕ!
Судя по тому, что я неожиданно оказываюсь в центре всеобщего внимания, я сумел перекрыть любовные стоны Бейонс и Джей-Зи. Даже стриптизерша на сцене прерывает свой танец. Тут же нарисовывается Гуд-Ни, а за ним маячит Тощий Густи. Подойдя ближе, Гуд-Ни энергично машет рукой, как капитан футбольной команды, пытающийся не допустить, чтобы его игрок получил красную карточку. Он собирается что-то сказать, но я не слушаю. Я уже ушел.
Глава 26. Мясник
Я прошу Гудмундура найти мне работу. Христа ради. Библия — это, конечно, хорошо, но не десять же часов в день. Я все-таки не монах. Кроме того, я должен отблагодарить Торчера за вечер «У Бабули».
Несколько звонков, и телепроповедник пристраивает меня посудомойкой у своего друга в «Самвере», христианской столовой для нуждающихся в близлежащем районе. Каждое утро шеф-повар готовит триста блюд из трех рыб. В час я должен быть на месте, чтобы перемывать посуду за этой братией. Я езжу туда на автобусе, чего не делал со времен детства. Рейсовый желтый автобус № 24, в котором, как правило, я единственный пассажир, доставляет меня прямо от нашего отеля до промзоны, откуда виден почти весь Рейкьявик. С водителем, парнем из Косово, мы иногда шутим, что надо набить автобус взрывчаткой и взять курс на сербское посольство.
— Зря ты садишься в автобус, Томми. Тебя могут увидеть, — предупреждает меня шеф.
— Ты о чем?
— Автобус — он для старушек и психов. Ну и для новеньких.
— Новеньких?
— Поляков и желтых собак… Исландцы в автобусах не ездят.
Шефа зовут Оли. Это уменьшительное от Олав; так, если помните, зовут моего теперешнего отца, президента страны. Оли — заядлый курильщик с бескровным лицом, внушительным родимым пятном на подбородке, маленькой сережкой в левом ухе и неприязненным отношением к иностранцам. У него на удивление хороший английский. Третьим на кухне работает низкорослый вьетнамец Чьен с пробивающимися усами и сотней мелких зубов, так Оли по десять раз на дню напоминает ему, что по-французски его имя означает «собака»[57]. Зато хорват Токсич с двадцатипятипроцентной ледяной кровью и натуральной фамилией, может чувствовать себя в безопасности. Я стараюсь прятать улыбку, когда он кричит мне из курилки через открытую дверь:
— Эй! Томми! Скажи собаке, чтобы он выкинул мусор.