– Ах, – протянул Мелвилл. – Какое несчастье, что вы услышали столь неосмотрительное, пусть и емкое замечание!
Элиза воззрилась на него:
– Вам действительно нисколько не стыдно?
– Почему мне должно быть стыдно? – ответил он, по-прежнему изгибая губы в раздражающей улыбочке. – В конце концов, грех подслушивания совершили вы, а не я.
Элиза с ужасом обнаружила, что к глазам подступили слезы досады, и в отчаянии их сморгнула.
– И я рада, что подслушала, поскольку теперь знаю ваши истинные мысли, – произнесла она насколько могла ровно. – Но даже если мы были бы так скучны, как считаете вы и ваша сестра, мы все равно не заслуживали бы столь бессердечного отзыва.
Окончание фразы прозвучало значительно менее твердо, чем ее начало, и перед лицом столь внятно выраженных переживаний Мелвилл растерял остатки веселости.
– Вы пристыдили меня, миледи. – Кажется, он наконец начал воспринимать слова собеседницы всерьез. – Последние недели были… тяжелыми для Каролины и меня… Но это не оправдание. Вы правы, я высказался крайне бессердечно. Простите.
Извинение прозвучало искренне. Элиза позволила себе им насладиться. Джентльмены нечасто признавали себя виноватыми вне зависимости от тяжести преступления. За все годы совместной жизни покойный граф ни разу не сделал ничего подобного.
– Спасибо, – произнесла она наконец, кивнув в знак принятия.
Через плечо Элиза заметила, что их тет-а-тет начал интересовать публику, состоящую из нетерпеливых дам.
– Я не должна отвлекать на себя все ваше внимание, – заявила она. – Кажется, миссис Донован хочет с вами побеседовать.
– Меня это не волнует, – беззаботно бросил Мелвилл. – Я желаю беседовать с вами.
Элиза устремила на него неуверенный взгляд, заподозрив, что он шутит. Пусть она и приняла извинения, но больше не повторит свою ошибку и не воспримет всерьез его флирт.
– Что вас так удивляет? – не понял Мелвилл.
– Только вчера вы заклеймили меня занудой, – напомнила она.
– Миледи, если мы намерены стать друзьями, вы должны забыть эту историю с «занудой».
– А мы намерены стать друзьями? – испуганно спросила Элиза.
– Это воистину мое заветное, непреходящее желание, – сказал он, прижав руку к сердцу. – Вы должны поужинать с нами на Лора-плейс. И мисс Бальфур тоже.
– Я не могу.
– Почему?
– Мне пока нельзя ужинать вне дома, – ответила Элиза, показывая на свой траурный наряд. – И мы еще даже не обменялись утренними визитами. Это было бы… странно. Люди начнут шептаться.
– И какая трагическая это была бы перемена обстоятельств, – сухо проронил Мелвилл.
Элиза снова воззрилась на него. Неужели он и правда настолько равнодушен к сплетням и кривотолкам, следующим за ним по пятам?
– Высший свет шепчется обо мне с тех пор, как я родился, – сказал Мелвилл, словно прочитав мысли Элизы по ее лицу. – И если бы меня хоть на секунду обеспокоили чужие мнения, мне пришлось бы удалиться в монастырь к монашкам.
– Вы хотели сказать, к монахам? – спросила Элиза, вместо того чтобы признать благостное воздействие его речей.
– Нет, к монашкам, – повторил Мелвилл. – Должен же я получить хоть какое-то удовольствие?
Не сдержавшись, Элиза издала потрясенный смешок.
– Она смеется! – обрадовался Мелвилл, победно улыбнувшись.
– Миледи, милорд, доброе утро! Надеюсь, я не помешаю?
Миссис Донован наконец набралась храбрости и приблизилась в сопровождении трех дочерей. Каждая сжимала в руках томик «Персефоны», рассчитывая получить автограф.
– Вовсе нет! Прошу меня извинить, – сказала Элиза, проигнорировав мрачный взгляд, который послал ей Мелвилл, и ускользнула на поиски Маргарет.
Она была искренне благодарна за передышку: совершенно невозможно предугадать, что Мелвилл скажет в следующий момент. Это, бесспорно, очень занимательно, но Элиза не привыкла, чтобы ее остроумие подвергалось столь основательному испытанию.
– Прямой отказ? Элиза, ты этого не сделала! – воскликнула Маргарет по дороге домой.
– Сделала! – Элиза даже не пыталась скрыть довольство собой теперь, когда ее слышали только кузина и Пардл, следовавшая в двух шагах позади. – И я вынудила его попросить прощения! Никогда раньше я не вынуждала джентльмена просить прощения!
Когда они подходили к Кэмден-плейс, Элиза заметила развязавшийся шнурок и, не переставая говорить, машинально присела, чтобы его поправить.
– Ни мой отец, ни муж, ни один из братьев…
– Сомерсет, – сказала Маргарет.
Элиза нахмурилась, затягивая шнурок.
– Насчет Сомерсета я не уверена… – произнесла она задумчиво.
– Нет, Элиза, Сомерсет! – повторила Маргарет.