- Ночка, где тебя всю ночь черти носили? Я вчерась с ног сбилась, а ты… Стыда в тебе нет, гулёна старая. Да и о молоке бы подумала. Вымя-то по земле волочишь, из доек брызжет. Тебя подоить надо. Перегорело бы, а тебе не жалко, скотина ты бессовестная. Натокалась ночевать в лесу. Тигра на тебя нет. Прости мя, Господи. Да и народ нынче… То и гляди, схватят тебя – и в машину. Потом ищи-свищи. Меня бы пожалела. Что я тебе такова сделала? Иди уже, иди! Куда опять норовишь? Через мост? Барыня нашлась. Вот огрею тебя хорошенько, будешь знать, бестолочь такая…
Но не огрела. Так, помахала возле вымени, отгоняя овода. Проходя мимо лежащих, голос её вдруг зазвучал металлом:
- Господа хорошие, не смейте машину мыть в речке! Напакостите, ответ держать будете.
Валерий Иванович привык уважать властный голос, да и сам такой подавал, когда нужно было, отреагировал спокойно, к тому же, разглядев старуху вблизи, признал в ней свою ровесницу, с которой можно было говорить на равных. И он, приподнявшись, сказал миролюбиво:
- А мы и не собираемся. Просто прилегли возле речки, уж больно хороша.
И голос ровесницы вернулся в прежнее русло:
- То-то и оно, что хороша. Вот и переживаем за её чистоту. Меня Мария Васильевна зовут, а вас как? Что-то раньше я вас не примечала. Поди, дом покупать приехали?
- Угадали. Значит, вы из Таёжки? Но что-то её не видно.
- Да вон она, сразу за мостом.
Но из-за обрыва и труб не было видно, только дымок кое-где поднимался.
- А дом как найти?
- Да что его искать. У нас всего-то дворов двадцать.
- Скажите, пожалуйста, - подала голос Наталия Борисовна, - магазин в вашей Таёжке есть?
- Пока есть, - вздохнула Мария Васильевна, - да боимся, как бы его не закрыли.
- Могут закрыть?! А как же народ? - удивилась Наталия Борисовна. Дрёму с неё, как рукой, сняло.
- Народ? Был народ, да весь вышел. Делать-то тут нечего. Остались вроде меня – старожилы. По пальцам пересчитать можно. И все в годах. Куда нам податься? Тут наши предки, тут и нам земля будет пухом.
- Но всё же боитесь без магазина остаться? - не оставляла какую-то свою беспокойную мысль Наталия Борисовна.
- Нас мало, но мы-то люди всё-таки, и нам ещё пожить хочется. А как же без хлеба?..
- Хочется, поэтому кто-то дом и продаёт, ни на что уже не надеясь. А мы с тобой, на что тут будем надеяться? - спросила Наталия Борисовна у мужа, не желая подниматься.
Ему такой разговор был не по душе. Понимал, куда жена клонит. Не совсем она поддерживала его затею. В любой монет, стоило услышать что-нибудь отрицательное, что касалось деревенской жизни, тут же могла сделать поворот от его желания на 90 градусов. И будет так держать. Знал он её характер. Далеко и ходить не надо. Такой и у него. Оба упёртые. Встанут на свой курс, и не рыскают
носом туда-сюда. Пока соображал, как бы вновь вернуть её на нужную орбиту, Мария Васильевна, как гирокомпас, запущенный его мыслью, набирала обороты, чтобы войти в меридиан, намеченный им.
- У каждого свои причины, - назидательно говорила она. - Не продавали бы, да горе. А оно придёт – открывай калитку. И продаёт соседка моя, скрепя сердце. Деваться ей некуда. Мужа она не так давно похоронила. Единственный сын парализован лежит. Жил он в Артёме. Семья была, квартира. Работал на электростанции. Попал под ток. С тех пор не ходит. Жена его бросила. Соседка моя привезла парня сюда, когда ещё муж был жив. Хотели на ноги поставить. К кому только не обращались: и к врачам знаменитым, и к знахарям. Уйму денег потратили. Всё напрасно. Но вдвоём-то справлялись. А одной не в моготу стало. Попробуй тут у нас ухаживать, да ещё женщине… Какие удобства? Воду принеси, согрей, а ещё помыть надо, а парню за тридцать. Сам – как Илья Муромец. Попробуй, подними. Она и решила в город переехать. Всё легче. Вот такая причина. Что тут скажешь. А дом у неё, да и всё кругом – загляденье. Жить бы да жить на старости. Да вы посмотрите, сами убедитесь. Но мне жалко, соседка хорошая. Жили мы с ней душа в душу. А это сейчас много значит в наши-то годы. И без магазина можно обойтись, было бы здоровье да люди добрые рядом и работящие. В вас есть и то, и другое. Я по глазам вижу. Жаль будет мне, если не купите. А вам не жаль будет, если купите, - она ещё что-то хотела добавить, но, то ли расчувствовалась, от всего, что от души было ею сказано в защиту соседки и деревушки любимой, то ли, не желая показать это, как свою слабость, теперь не нужную никому, вдруг перестала убеждать. И, отвернувшись, закричала корове, которая, перейдя речку, не вышла на дорогу, а попыталась снова завернуть в лесную чащу: