- Да, - испуганно ответила Наталия Борисовна, слово застигнутая врасплох. И было отчего. Она тоже едва не вступила в партию по молодости. Секретарь парткома, видный мужчина с правильными
чертами лица, оглядывая её женственную фигуру с головы до ног опытными глазами, агитировал:
- У вас есть всё, чтобы быть членом партии – стать, обаятельность, речь, заразительность.
Она, в ту пору любившая Маяковского, возьми да и ляпни:
- К этому бы платью, да ещё бы голову!
- И головка у вас прелесть, - улыбнулся он. - Любое собрание красит.
Она решила посоветоваться с мужем, когда тот пришёл из рейса. До сих пор помнит его впечатлительную реакцию:
- В нашей ячейке и одного члена достаточно! - вспылил он, заваливая её на кушетку.
- Ну вот, - продолжала Софья Моисеевна, возвращая её к настоящей действительности, - я тоже. А вышла на пенсию, оказывается, муж-то есть. Да ещё какой! Я словно помолодела, да и он
тоже. К сожалению, мало времени отвела судьба пожить православно. И всё же, утешаю себе тем, что буду нести свой материнский крест до конца своих дней.
В комнате выключили телевизор. И в тишине послышался обеспокоенный голос:
- Мама, ты о чём это там?
- Да всё о том же, сынок.
- Ну и как? Опять – посмотрели и уходят?
- Пока нет, - Софья Моисеевна смущённо взглянула на Наталию Борисовну и тут же как-то нерешительно спросила. - Комнату посмотрите?
- А зачем? Кухня меня устраивает, а, судя по ней, и комната не хуже.
Софья Моисеевна не стала настаивать. Но с нескрываемой благодарностью, понимая отказ, ей захотелось пояснить, что комната по своему назначению должного уюта, такая и есть.
- Она, правда, не хуже. Смотри, не смотри. Уж поверьте на слово. Скрывать нам нечего. Солнце только долго не заглядывает. Но это из-за сопки. Мы с мужем всё шутили – туннель бы прорыть
на восток. Вы знаете, душно не будет. Весь день летом прохладно, на улицу выходить не хочется. В зной какая работа, тем более, в наши годы? - говорила хозяйка, и настроение её почему-то
поднималось, наверное, чувствовала она, что её понимают. С лёгкостью спросила: - Вы не верите мне?
- Верю! - и гостья смущённо призналась: - Но сомневаюсь, хватит ли наших сбережений…
- Да мы ещё и не торговались. Сторгуемся…
- И всё же, сколько вы просите?
Софья Моисеевна, покраснев, нерешительно выговорила сумму.
У Наталии Борисовны едва не вырвалось: «Так мало!». Она опустила глаза.
- Считаете много? - испугалась Софья Моисеевна, вновь заливаясь краской.
- Да нет, что вы, - пожалела её Наталия Борисовна и в душевном сочувствии не удержалась. - А не маловато ли для вас будет? - сказала и подумала запоздало: «Какая я дура! Мой-то что скажет? Да так и скажет…».
Что-то подобное представила и Софья Моисеевна, подумав о сыне. И, будто оправдывая себя, сказала:
- За сколько купили, за то и продаём, Не для наживы…
Они посмотрели в глаза друг другу, и не отвели их. Глаза выражали то, что скрывалось за последними словами. Какая нажива! О ней и думать не приходилось. Привыкли к душевному сочувствию. Лишь оно было тем богатством, которым они обладали. И, не скупясь, делились им. Тем и жили, не смотря ни на что. Кто их осудит? Да и за что? За слёзы умиления? Могут! Если они никогда не выступали. И сколько не замаливайте грехи свои, сколько не бейте поклоны – они не выступят из пустой души и то, которую можно заполнить лишь удачной сделкой.
Глава четвертая. ПОЭТ.
Валерий Иванович, пробираясь через заросли тальника к речке, всё думал о том, правильно ли поступил, оставив жену торговаться.
«Это тебе не на Малай базаре в Сингапуре. Там из-за какой-то косынки можно до хрипоты на своём стоять, отстаивая каждый цент, а тут, на своей земле и не за мелочёвку какую-то, а за усадьбу. Свои – русские люди. И колется, и хочется. И себя не подвести, и другого не объегорить. А я оставил одну – и в сторону. Хитрован!».
Шёл он к речке не потому, что ему надо было посмотреть на неё, а потому, что знал – женщины между собой найдут общий язык, только не надо мешать им. Жена его ещё ни разу не подводила, когда дела были житейские. Да и что ей было подводить, когда она подолгу оставалась одна, все вопросы домашние и семейные ложились на её хрупкие плечи. Да найдите ту русскую женщину ХХ века, на которую бы они не ложились Она, как речка горная, всё бежит и бежит – притягивает к себе своей свежестью, только удивляйся, когда телогрейку снимет.
Речка, выбравшись из-под плотного, высокого залома, с радостным журчание набрасывалась на родные валуны и с пеной, возбуждённо облизав их, растекалась зеркальным плёсом.