А общий и главный итог культурной политики - полный разрыв профессионального таланта (именно таланта, а не профессии и самодеятельности) со средой, с материей, которую надо изображать в соответствующих формах. Отсюда и отсутствие генерального развития искусства, хотя бывают индивидуальные удачи, которые ничего не продвигают вперед.
Сегодня вышла, наконец, в «Правде» редакционная статья о Латиноамериканской конференции компартий со всей моей правкой.
Поразительный парадокс образуется современной международной жизни. Брежнев встречается с Брандтом. Оба подчеркивают, что «у нас разные идеологии», которые несовместимы, и их не надо смешивать. И оба говорят о разуме, который должен торжествовать в отношениях между странами и народами. Ибо альтернатива - ядерная катастрофа, во всяком случае, человеческие проблемы (экономическое сотрудничество, разделение труда, энергии, сырья, голода, бедности и проч.) не могут быть решены. Но самый элементарный вопрос, который из этого возникает, таков: зачем нужны идеологии, если они не позволяют решать вопросы жизни, а, наоборот, грозят только бедствиями, т.е. противоречат разуму, каким он выглядит в XX веке?!
Действительно, всемирная история развивалась в борьбе идеологий (со всеми чудовищными, кровавыми последствиями этого). Но, очевидно, как логика совершенствования оружия приводит к невозможности его использовать даже для развития общества, так и логика борьбы идеологий становится бессмысленной и античеловеческой в современных условиях. Этого, конечно, не отменишь. Но тот самый здравый смысл, с помощью которого мы начали действовать в международных делах, ставит эти наивные «детские» проблемы.
13 июля 75 г.
Через пару часов уезжаю на Рижское взморье. Пансионат «Янтарь»,где-то рядом с Кемери, который я отвоевывал осенью 1944 года. Латыши говорят, что это самое комфортабельное место в Советском Союзе среди курортных спецдач.
А Б.Н.?! И на этот раз он оказался прав. Доклад о VII Конгрессе прошел великолепно. Суслов хвалил, подгорный даже на ПБ чего-то доброжелательное буркнул. Б.Н. в эйфории. Сгладил еще углы перед публикацией. (Молнией прошла публикация доклада в «Партийной жизни» и будет дано в «Коммунисте»). И мировая печать вновь о нем заговорила, на этот раз как о рупоре примирения Кремля с социал-демократами.
Кстати, в эти дни Брежнев затащил Брандта на сессию Верховного Совета и депутаты встретили его бурными аплодисментами. Вот где знамение времени-то! Вот как Брежнев решает извечную проблему раскола рабочего движения и проч., с этим связанное. Через здравый смысл, через человеческие отношения, через «комплекс доверия».
В этом же смысле весьма симптоматичен роман Бондарева в «нашем современнике» - «Берег». Он безусловно талантливо сделан. Но не в этом дело. Бондарев ходит уже в ортодоксах и, пожалуй, в первой пятерке действительно и официально авторитетных писателей, т. е. тех, кому отдел культуры ЦК уже не указ. И вот он так копнул человеческий материал, который обеспечил тогда победу, с таким пренебрежением к устоявшимся правилам игры и идеологическим табу, что диву даешься. И второй план - дискуссия с современными немцами: это тоже (как и с Брандтом) разговор на человеческом современном языке здравого смысла, а не спор подставных фигур, представляющих два мира. Очень симптоматично все! Мирное сосуществование втягивает нас в какой-то совершенно иной климат, где привычные понятия обретают новый вид, а застарелые штампы вдруг очищаются от коросты и предстают в своем первоначальном облике - простых и хороших идей.
Б.Н. после своего доклада активизировался по части подготовки материалов к XXV съезду. Из-за этого чуть не сорвал мне отпуск. Организовал группу во главе с Брутенцом. Сам хлопотал о «теоретической даче» и добился таки от Управления делами, что нам дали Ново- Огарево - место, где перед XXIV съездом родилась и идея о «Программе мира» и сама она была сформулирована. Группа уже выехала туда. По возвращении из Латвии я тоже там засяду. Подготовительные работы могут быть интересными. Особенно надо попытаться отразить «новую реальность» комдвижения. Жизнь уже сейчас обгоняет наши клише. А за пять последующих лет многое произойдет - и все в том же направлении - полного обновления МКД. И если нельзя будет дать откровенную оценку новой его реальности, то хотя бы с помощью словесности открыть щели, чтоб потом через них и здесь пробивался здравый смысл.
Увлекательно: как отложится в Отчете съезду вся новая мировая обстановка, что будем говорить об империализме, капиталистической системе, «национально- освободительном (от кого) движении»? Надо только сначала развернуться мыслью, а потом уже клеить слова. Надо сделать такой прорыв в новое осмысление происходящего, чтобы потом ни Б.Н., ни «Тирешка» (Александров-Агентов) не смогли вымарать все и чтобы что-то осталось, помимо неизбежных банальностей.
Интересное будет дело.
Не успел проглядеть материалы, которые представили Институты АН для нас в связи с XXV съездом. Любопытно, они чего-нибудь нащупывают и осмелятся ли говорить что-то новое по существу, а не по мелочам?
1 августа 75 г.
С 14 по 28 июля был в пансионате «Янтарь», в Юрмале. По существу - госдача. Там в это время пребывал Гришин (член ПБ и секретарь МГК). Дом построен в 1974 году, модерн, царственный комфорт, стоил, говорят, 8 млн. (планировалось построить за два млн.) Латышский персонал: неулыбчивая четкость, предупредительность почти незаметная и без российского подхалимажа.
Наш особняк в центре Майори торчал , как роскошный обелиск привилегиям и власти. Толпы прохожих останавливались и простодушно любопытствовали, что это такое и в их взглядах: «баре развлекаются».
Вечером пляж и улицы превращаются в проспекты мод и туалетов. Но наряду с профессиональными курортниками много и российских провинциалов, целыми группами, экскурсиями.
На пляже несколько раз встречался с Ю.П. Любимовым. Он отдыхал в Доме писателей в Дубултах, в двух километрах от нашего «Янтаря». В весьма бравурном настроении. Завидев меня, бросал свое окружение и водил меня до изнеможения, рассказывая о своей борьбе с властями - с Демичевым (которого он называет «Ниловной» - Петр Нилыч - ерническое уподобление героине известного всем со школы романа Горького «Мать»). Орал на весь пляж, что это сволочь и подонок, что он, Любимов, так это не оставит! Хватит! Поизмывались! Пусть гонят из театра, но больше это не пройдет. Вот он вернется и напишет «на высочайшее имя». А дело в том, что, став министром культуры, Демичев, наконец, сподобился посетить Таганку. Был на просмотре многострадального «Кузькина» по Можаеву. Сказал, что «разрешает», прислал своих людей с замечаниями, по которым Любимов два месяца исправлял пьесу. А когда она была вновь готова, явился демичевский аппарат на новый просмотр и потом, ни на кого не ссылаясь, «запретил». Любимов, впрочем, узнал, что министр, явившись в свой кабинет на утро после посещения Таганки, заявил своим подчиненным : «Это не пройдет!».
Вот Любимов и беснуется: что же это за министр? Говорит одним одно, другое - другим, а делает наоборот.
Иногда он вдруг останавливался и, собирая сразу вокруг зевак, артистически изображал какую-нибудь бюрократическую сцену в лицах. Особенно это ему удавалось, когда одним из действующих лиц была «Катька» (Фурцева).
Дважды был в Домском соборе. «Реквием» Моцарта и Бах. Скрипка и соната для скрипки с органом. Я по настоящему был восхищен.
Был на экскурсиях по Риге и ее окрестностях.
Съездил по местам своих последних боев - в Слоку, в Кемери.
В Кемери постоял я возле знаменитого санатория, который был цел, когда мы вошли в город, но у него были выбиты все стекла и вокруг здания на несколько десятков метров все было покрыто битым стеклом. Потом доехали до Джуксте, который мы в январе 1945 года так и не смогли взять и откуда немец пошел на нас в контратаку. Тогда я был ранен в хуторке Путну-Жиды, в трех километрах от Джуксте. Помню передовую, которая начиналась прямо на опушке, где в 50 метрах на хуторе сидели немцы. И никак мы оттуда не могли выкурить, а их пулемет заставлял нас все время ползать по пластунски.