28 декабря 75 г.
С 15-го по 27 декабря были в Завидово. Подготовка речи Брежнева к XXV съезду.
Вернулись туда вчера вечером. Но до отъезда масса событий, которые придется только пометить.
8-го декабря была партконференция аппарата ЦК. Я был избран в редкомиссию, поэтому слышал, что говорили отрывочно. Но успел заметить, что наряду с бюрократическим ритуалом, полной запрограммированностью всего хода конференции - от открытия до выборов и нужного количества упоминаний Брежнева - прозвучали и некоторые любопытные вещи. Особенно Гостев (зав. Отделом плановых органов), желчный и умный прагматик. Например, 95 % предприятий не выпускает никакой продукции высшего качества, 2/3 министерств не выполнили план. Пришлось перевести в распродажу (из-за низкого качества и старомодностью) на 2 млрд. продукции ширпотреба, но она все равно осталась на полках. Секретарь партбюро из КПК навалом давал факты о коррупции на всех уровнях - от облисполкомов и республиканских министерств до журналистов и хозяйственников. Оказывается, Насрединову, длительные годы бывшую председателем Совета Национальностей СССР, сняли, а потом и вывели из ЦК за невероятные аферы с дачами, домами, шубами и машинами. Свадьба ее дочери обошлась государству чуть ли не в миллион рублей.
В тот день - совещание замов у Б.Н. о положении в МКД. Он рассчитывал, что мы будем говорить лишь о том, что надо сделать с итальянцами, которые (коммунисты-сенаторы во главе с Пайеттой) потребовали в парламенте мер перед советским правительством по поводу отказа выпустить Сахарова в Осло. Но мы, я начал, Загладин продолжил, стали говорить о «глубоких тенденциях», о том, что Декларация Марше-Берлингуэр - это оформление нового направления МКД, которое рвет с традиционным, ленинским, советским, и что, хотя в Москве сделали вид, что этого не было, нам придется реагировать. Не перед съездом, конечно, чтобы не превращать его в символ развала МКД, а вообще и после. Можно поступить двояко: есть «югославский вариант». Месяц назад по решению ЦК была подготовлена и опубликована в «Правде» заметка по поводу гонений коминформовцев (они продолжаются в Югославии уже 3-4 месяца и приобрели характер массированной идеологическо-репрессивной кампании. 200 человек арестовано, причем не делается тайны, что коминформовцы - это агенты Москвы). Так вот, в этой статье КПСС осудила коминформовцев словами югославской печати, как предателей и контрреволюционеров. Таким образом, мы сказали югославам - «делайте, что хотите, и идеология, и внешняя, и внутренняя политика - это ваше дело. Для нас важно лишь - не ругаться с вами и чтоб вы продолжали быть «социалистической страной». С ФКП-ИКП-Испанской КП и всей тенденцией, о которой идет речь, можно обойтись так же: делайте и говорите, как хотите, но не лейте на КПСС, и тогда между нами и в МКД будет все в порядке. Именно этого они и хотят от нас добиться, однако, как и югославы, они настаивают на своем праве нас критиковать и от нас отмежеваться (особенно по вопросам свободы слова и администрирования в идеологии). Причем, делают это провокационно. Последний пример, когда Марше и «Юманите» подхватили какую-то фальшивку с каким-то тайно кем-то заснятым документальным фильмом о трудколонии под Ригой и начали опять нас осуждать за «политических заключенных по идеологическим мотивам».
Но я отвлекся. Б.Н. нервно нас слушал, потом пренебрежительно «отвел» наш анализ объективных причин Марше-Берлингуэра и Ко, сказал, что главное - «в персональном моменте» и «перешел к очередным делам». Он явно не хочет присутствовать (как в свое время Черчилль при развале Британской империи) при развале МКД. Однако, развал идет и нам придется к этому приспосабливаться. (Пока для доклада Брежнева на XXV съезде я сделал вариант в основном в традиционном духе, но примирительный).
Я думал на Ново-Огареве кончится мое участие в подготовке Отчетного доклада. Вызов в Завидово был неожиданным. Позвонил Александров и передал команду Генерального. На этот раз получилось так, думаю, потому, что Александров заподозрил Загладина в желании дистанцироваться заблаговременно от Брежнева, который из-за прогрессирующего маразма неумолимо сходит на нет. Намеки такие в адрес Загладина Александров делал и мне, и Брутенцу еще в Ново-Огарево. Воспользовался он и тем, что Вадим должен был в это время ехать в Рим, а потом в Берлин.
Так вот в Завидово на предпоследний виток Отчетного доклада была вызвана новоогаревская команда: помощники Александров, Блатов, Русаков и мы с Брутенцем.
Прежде всего: вопреки ожиданиям и опасениям, связанным с телевизионными впечатлениями и слухами в аппарате, которые подкрепляются длительным отключением Брежнева от дел, я его нашел в более или менее нормальном (для него) состоянии, т.е. таким, каким я его помню по прежним посещениям Завидово 4 и более года назад. Едва ли он меня вспомнил, хотя с 1967 года я раз 5-6 был в Завидово. Брутенц же для него явился совсем новым человеком. Однако, он не стеснялся держать себя так, будто мы, ничего не значащие родственнички. Рискованно и грубовато балагурил с женщинами (стенографистки, машинистки, врач, сестра, официантки). Те, кто давно с ним, принимали это спокойно, а новые, например, машинистка Валя, терялись с первоначалу. Минутами казалось, она вот-вот упадет в обморок. Например, за завтраком: «Ты что, губы-то так ярко намазала? Это, чтоб не прикасаться к тебе что ли? Но я ведь не посмотрю.» Потом, увидев, что она вся смешалась, говорит: «На, вот, возьми пирожок (подает ей из блюда, хотя перед ней стоит такое же). Что ты уж так! Я ведь шучу!»
Каждое утро за завтраком он подробно рассказывал нам, как он провел ночь. Он плохо спит и постоянно на это жаловался. Например, однажды: «Лег в безрукавке, а я не люблю, когда руки открытые, летом - другое дело. Встал, накинул халат - мало ли может докторша зайдет. Пошел к столу, думал выпить молока, люблю можайское, хвать, а его нет, доктор спер. Или сам выпил (доктор, Михаил Титыч, молодой хваткий врач, отнекивается, отшучивается). Пришлось боржомом удовольствоваться. Позвонил Володе (охранник): принеси, говорю, газету - дай, думаю речь Суслова в Гаване почитаю. Тот принес, но читать расхотелось. Пошел было спать, но вспомнил про безрукавку, снял ее. Достал из шкафа свою любимую рубашку, ей лет 15, заштопанная вся и сразу успокоился, потому что привык к ней. Валя, там дырка еще одна образовалась. Придешь завтра ночью заштопать? А то у меня полпостели пустует (все смеются, а зубастая опытная другая Валя, которая Мишустина, стенографистка, подмигнув другим, озорно говорит: «Конечно, Леонид Ильич, только вы смотрите не раздумайте!»
Или: рассказывает, наклонившись к соседке по столу - Вике (Виктория - самая давняя при нем стенографистка, женщина лет тридцати, миловидная, умная). «Не помню, по какому случаю надо было мне очистить желудок. Доктор дает какие-то шарики. Ем два, потом три. Потом горсть - никакого результата. Все в больнице поражены, никогда такого не видывали. А мне хоть бы что. Но часа через полтора, как взорвет - прямо хоть на Луну лети ракетой. Все немножко смущены, но принимают, как нечто обычное».
Или: начнет подробно рассказывать, как он брился, как пошел в бассейн, как долго размышлял во что одеться, начинал расхваливать какую-нибудь свою куртку или фуфайку, вспоминать, откуда она у него взялась. Однажды пришел в куртке, которую, говорит, не одевал лет 15, забыл, что она существует и обнаружил глубоко в шкафу.
Объявил нам как-то, что из вещей любит часы и оружие. Действительно, часов у него целая коллекция. К дню рожденья, 19 декабря, ему еще надарили. Министр электроники Шокин подарил какие-то замысловатые, электронные, без циферблата, показатели времени «выскакивают» каждую минуту. Долго разъяснял нам и показывал, как они действуют.