Напряжение с Пономаревым перед отъездом его к избирателям: речь и доклад (для актива). Я в сердцах ему сказал: «Зачем столько хлопот? Все равно никто этих речей не читает!» Обиделся и больше меня «не тревожил», доматывал Вершинина, доказывая ему, что на Западе рабочий класс таки голодает, а наши ученые и статистики все врут.
В пятницу 30-го мая Б. Н. встречался с Арисменди перед его отъездом на Гаванскую конференцию компартий. Заготовил ему основу для разговора. Но без меня.
А мне пришлось провожать туда чилийцев. Для Пономарева они теперь потерпевшие поражение, и он не очень-то ими интересуется. Большой разговор — о смысле конференции, о том, что мы хотели бы упоминания о международном Совещании, упоминания маоистов и проч.
Они мне в свою очередь рассказали о поездке Альтамерано в Румынию. Тот вернулся в бешенстве. Между прочим, на требование объяснить, для чего Румыния сохраняет дипотношения к Чили, Чаушеску ответил: почему бы и нет, Советский Союз в 1939 году даже договор о дружбе заключил с Гитлером!»
Подонок! Но что делать?!
Пономарева сейчас очень заботит солидарность Брандта, Пальме, Крайского с португальским Соарешом (и деньги дают), их стремление развернуть антикоммунистическое наступление (после Вьетнама). На каждой шифровке он пишет мне всякие резолюции: мол, надо что-то делать. Я ему однажды предложил план конкретных действий (перед визитом сюда Миттерана). Был уверен, что никуда он этот план не употребит. Так и получилось. На этот раз я сочинил красивую реплику «Мера ответственности» (на 7-ми страницах). Вроде как бы для «Правды». Но такое надо пускать по Секретариату, и опять Б. Н. не пойдет, отговорившись, что, мол, «не то» и «не так». А на самом деле, просто 20 июня к Брежневу приезжает Брандт, и Б. Н., конечно, ничего не знает, как там будет, и тем более повлиять ни на что там не сможет. И уж, конечно, вылезать с критической, увещевательной статьей в адрес социал-демократии не согласится. К тому же, избирательная речь Генерального вот-вот!
В понедельник 2 июня были здесь Аксен и Марковский (СЕПГ). Обсуждали с Б. Н., что делать с европейской конференцией компартий. Обсуждали и французский казус. Между тем, французы заводятся все больше. Панков пишет из Парижа: встречался с Плиссонье. Тот был необычно жесток: мол, мы в корне расходимся с КПСС по анализу и оценке сути мирного сосуществования. КПСС отошла от принципов и от договоренности. Она пошла за итальянцами, югославами и румынами. Ради их присутствия и участия в конференции КПСС готова уступить в принципах. Документ, который представлен на подгруппу в Берлине в середине мая, для нас неприемлем. Он не может служить никакой основой. И если не будет возврата к апрельскому ауап1-рга|ес1:'у, мы документа не подпишем.
Марше публично тоже грозился документ не подписать. А «Юманите» опубликовала статью, в которой узнается все то, что говорил мне Канапа на Плотниковом, возвращаясь из Кореи.
Канапа на последнем Пленуме стал членом Политбюро! (Во время развелся с советской Вальей!).
3 июня состоялось первое заседание редколлегии «Вопросов истории» в новом составе. Появился там Хромов (от Трапезникова, из отдела науки) и еще человек пять в этом духе из ИМЭЛ'а, Института всеобщей истории и т. д. Домашняя атмосфера товарищества, иронии, доверительности и откровенности (с принципом — не обижаться), сложившаяся за 10 лет, исчезла начисто. Хромов трижды возражал мне (косвенно), «решительно» поддержав тех, кто не соглашался с моими оценками (по трем материалам). Трухановский ловко лавировал. Гапоненко наклонился ко мне: «Трудно теперь ему будет!» Но интервенции Хромова имели вполне четкую цель: показать, кто теперь здесь хозяин. Сел он рядом с главным редактором и все время чего-то ему бурчал — по каждой статье.
До первой большой стычки. Обидно. Все-таки журнал был для меня какой-то отдушиной в другую сферу. А теперь? Принципиальность свою демонстрировать? Зачем? При той-то ситуации, когда никто ничем по существу не интересуется.
Новенькие старались себя показать. И все — чтоб услышал Хромов. Громко, настырно, всюду требуя идеологического подхода и т. д. Я смотрел на них и думал: что движет этими 50-60-летними людьми? Зачем им это? Движет идея, какой-то свой принцип? Или они верят, что если в статье будет по ихнему сделанный абзац, что-то изменится? Или просто инерция держаться кресла? Не только инерция, а целая философия.
5 июня был у Дезьки (Давид Самойлов), 1-го у него день рожденья. Дезька читал свою прозу. Две больших главы (часа на полтора). Проза мемуарная, но глубоко объективизированная. Временами было ощущение, что присутствуешь при чтении чего-то подобного «Войне и миру» по густоте и структуре мыслей и чувств.