Чтобы быть на уровне требований современной мировой политики, надо уметь подняться не только над классовыми предубеждениями, но и над идеологическими стереотипами, которые держат еще сильнее при отсутствии классового противника «непосредственно перед твоим лицом». Это я все к тому же - как реагировать на появление в Москве Тэтчер и иже с нею в такой момент. Но, чтобы «смочь», нужен порядочный уровень общей культуры или (что заменяет) способность к самостоятельному мышлению. У Андропова в разной степени было и то, и другое, хотя он тоже был сильно завязан «опытом» работы в КГБ и своим комсомольским прошлым.
И вот возникает вопрос: в речах - вчера на Пленуме, сегодня с Мавзолея - упоминание об империалистах, об агрессивных авантюристах - это творчество помощников и консультантских групп - составителей речей, которые, что бы они ни думали в душе, считают для себя обязательным повторять штампы (чтоб не обвинили в ревизионизме) или результат указаний? Скорее - первое. А оратор это принял, потому что так принято, потому что это считается «верностью марксизму-ленинизму». И, естественно, его коллеги, тем более отделы ЦК, которым речь посылалась на просмотр, не осмелились «заикнуться» о целесообразности в данный момент подобных выражений. Итак, в нынешней ситуации трафаретное сочинительство аппарата может стать самой политикой в гораздо большей степени, чем при Брежневе и Андропове.
15 февраля 84 г.
Переход в новый этап ощущаю только эмоционально. Материала никакого нет, кроме того, что на встречах Черненко с Бушем, Колем, Тэтчер и др. опять, как ни в чем не бывало, присутствует «помощник генерального секретаря т. Александров».
А сейчас вот позвонил Саша Вебер и сообщил об очередном нашем проколе: вернули нам из ПБ проект письма ЦК к социал-демократам по вопросам Стокгольма (конференция по мерам доверия). Со злыми, наотмашь замечаниями, видимо, мидовскими, но, говорит, за двумя подписями (кто-то и еще, значит, уж не Чебриков ли?..). С письмом торопил Б.Н., ему надо поскорее, как и во всем, отметиться перед своим начальством, продемонстрировать активность. И попал этот проект туда в день смерти Андропова. Одного это достаточно, чтоб завернуть, не говоря о пономаревских игрушках, которые были туда вставлены: чтоб собирать манифестации и петиции вокруг Стокгольма и в самом Стокгольме. И это, когда министры разъехались оттуда, остались эксперты, которые занимаются тем, что подсчитывают сколько войск на маневрах и т.п. И которым до лампочки все эти призывы общественности: они технари и ничего менять не имеют права в директивах своих столиц.
Словом, сели в лужу. И поделом. Письма этого я не видел. Своевременно уехал в Люксембург. Но все равно неприятно: и за Загладина, и за Вебера, тем более - был бы я на месте, оно, наверно, было таким же, только я, очевидно, постарался бы загодя согласовать с МИД в «рабочем порядке», как это сделал с аналогичным письмом компартиям. И оно - прошло.
И вновь - все к тому же: не годится наш Б.Н., пора ему сойти со сцены, пока его не попросили.
Дело идет к тому: теперь вот даже такую ритуальную вещь (которую всегда делал наш Отдел) - сообщения в печать о приезде-отъезде иностранных делегаций, переориентировали на Отдел Замятина.
Б.Н.’а даже не пригласили пожимать руки соболезнующих представителей братских и революционно-демократических партий в Георгиевском зале, хотя этих делегаций было, наверно, больше двух третей.
Напрасно он, смотря вчерашнюю запись, рассчитывает, что при Черненко ему «будет лучше». Нет. Его престиж, а теперь и технологическая надобность, необратимо исчезают на глазах.
Читаю «Энергию» Гладкова. В свое время не прочел. Знак эпохи, но не великая литература, особенно на фоне «Анны Карениной», которую вчера от нечего делать снял с полки и перелистал несколько глав: тайна, чудо языка.
Читаю Ленина. Этот всегда ошеломляет под любое настроение, даже, когда не согласен с ним или когда он явно устарел, невольно подчиняешься его непомерной интеллектуальной силе.
18 февраля 84 г.
Вчера почти полный день был на работе. Почитал записи встреч Черненко с лидерами, в том числе с Бушем, Колем и Тэтчер. Очень спокойная, не задиристая тональность, без особой прагматики насчет наших «позиций», а для американцев и особенно мадам, он нашел в конце (это, значит, уже за пределами заготовленной памятки) теплые слова: о дружбе между народами и правительствами, о том, что пора перестать заниматься конфронтацией, о том, что если дела пойдут на лад (с Англией), то эта встреча может стать важным событием в истории наших отношений и т.д.