— Я правильно понимаю, товарищи, что сокамерники этого… — ответственный руководитель запнулся и ткнул пальцем в остывающего Николая Тихоновича, — Что сокамерники потерпевшего готовы дать показания относительно незаконных действий милицейского следователя?
Предводитель городской милиции с готовностью обернулся и требовательно посмотрел на начальника ИВС. Тот, помедлив секунду, решительно боднул головой тяжелую камерную атмосферу. А вот его заместитель поморщился, будто у него внезапно заболели сразу все зубы. Его я хорошо понимал. Ему теперь ради моего уничтожения предстояло спалить всю свою агентуру, которую он подводил под Шалаева для его внутрикамерной разработки.
И тут у меня в голове сверкнуло, а все разрозненные пазлы сложились в единую картинку! Череду минувших событий я себе представил со всей ясностью. В лицах и красках. Ну, раз так, товарищи-руководители, то тогда и вы держите свои сумки обеими руками! Сейчас я вам в них от всей своей широкой комсомольской души толстых херов нагружу! Полными охапками и вязанками! С горкой нагружу! Готовьте валидол, твари!
— Вы не торопитесь, многоуважаемый Иван Семёнович Абросимов, незаконные постановления выносить! — присев на край ближайшей к себе шконки, твёрдым голосом предостерёг я прокурорского следака, — Товарищ старший советник погорячился с незаконными указаниями и сейчас он на преступление вас толкает! Мой вам совет, коллега, воздержитесь от умышленного беззакония. Иначе и профессии лишитесь, и сами неминуемо на лесоповал отправитесь! А оно вам надо? Да и ради чего, собственно⁈
У прокурора Красавина сначала полезли на лоб глаза, но он быстро с ними справился. И, ничего не понимающим взглядом уставился на моего главного городского начальника. Дубянский, видимо, тоже ничего похожего от меня не ожидал и потому выглядел слегка охеревшим. Но и он в этом состоянии пребывал недолго.
— Ты, лейтенант, как тебя там? Корнеев? — набычившись в мою сторону малиновой рожей, начал стремительно и неудержимо закипать полковник, — Ты, что себе позволяешь? Ты, что, ты совсем идиот? С тебя же сейчас шнурки и ремень снимут, и в соседнюю камеру отведут! А вечером ты уже в СИЗО сидеть будешь! И совсем не факт, что ты, лейтенант, в «красную» камеру будешь помещен! При таком-то твоём поведении, запросто можешь среди урок оказаться!
Даже так⁈ Уже дошло до того, что эти уроды готовы меня в «черную» хату закинуть? Вот это замес! Что же, дорогие товарищи вы творите? Девяностые еще не наступили, а вы уже в полный рост беспределите? Хотя, чего это я? Ради самосохранения и не на такое люди идут. Только вот люди ли они? Но, в любом случае, я это вам крепко запомню! И припомню…
— Он прямо сейчас в СИЗО поедет! — наконец-то бабьим визгом прорвало отчаянно воспалившегося прокурора, — Я даю санкцию на арест этого мерзавца! Как тебя там, ты слышишь меня, Абросимов?
Бедолага Абросимов преданно смотрел на своего прямого начальника и исступлённо, как пойманный архиреем на рукоблудии семинарист, отбивал ему поклоны. При этом он еще умудрялся тайком, хоть и изредка, бросать в мою сторону неприязненные взгляды. Очевидно, видя во мне причину всех своих жизненных бед. Что ж, понять его было можно. Но себя мне было намного жальче. И оттого в данный момент никому, кроме себя, сочувствовать я не хотел, и не собирался.
Но, как следак следака, я хорошо его понимал. Мужика толкали на грубое попрание действующего законодательства. Влобовую толкали. Не имея на руках обвиняющей меня в сто седьмой статье УК прижизненной жалобы Шалаева, Абросимов пока что не мог меня обоснованно прищучить. И без обличающих меня хоть каких-нибудь показаний, пусть даже самых захудалых, но свидетелей, дело возбудить он тоже пока не имел права. Да что там, у него не было даже судебно-медицинской экспертизы, подтверждающий сам факт суицида гражданина Шалаева. Но зато был рядом начальник, от которого полностью зависела его судьба и вся дальнейшая карьера. При таком раскладе, все нужное для моего ареста можно слепить и подогнать в течение этого дня.
Терять мне было уже нечего, да и в соседнюю камеру мне тоже не хотелось. Особенно в «черную». Поэтому мне снова пришлось идти ва-банк.
Если бы не обострившаяся ситуация и если бы я не воспринимал свою новую реальность как какую-то щекочущую нервы игру, я бы, наверное, поостерёгся танцевать краковяк на минном поле. Однако, привычный уже кураж подхватил моё сознание и я, как истинный идейный комсомолец, гордо вскинул подбородок.