— Хочу! Чего она приходила? — против советских следователей еврейские приемы не работали.
И ей я тоже добавил в кофе коньяка.
— Приходила кофе попить. Вот банку подарила, — кивнул я на стол. — А ты, что ж, душа моя, никак ревнуешь? — я приобнял Зуеву за талию.
— Тогда ладно. Глупости говоришь! — крутанув задницей, начальница ловко вывернулась из объятий и взяла со стола чашку.
— Я от Данилина к себе возвращалась, когда она от тебя вышла, — отхлебнув, она продолжила, — Ира баба хорошая, не подлая, но с ней лучше не скандалить. Её и без того Талгат сильно обидел. У Иры отец заместителем начальника следственного Управления в городе был. Умер он почти, как два года. Это она должна была вместо Ахмедханова первым замом быть, но уговорила отца и тот Талгата вместо неё на должность протащил. И через месяц умер. Инфаркт. А Талгат сразу Иру и бросил.
Зуева попыталась рассмотреть в моей физиономии, дошло ли до меня сказанное ею.
— Лид, я, что, похож на дебошира? Или на гонителя брошенных женщин?! — я обиженно посмотрел на нее и снова попытался притиснуть к себе.
Захотелось интимной близости и я уже подумывал, не повернуть ли ключ в двери…
— Войдет кто-нибудь, — сделав страшные глаза, опять отстранилась строгая начальница. И кивнув на еще не подшитые два материала, деловито поинтересовалась, — Успеешь сегодня карточки выставить?
Мне стало по-настоящему грустно. Иной, не к месту такой вот заданный вопрос, хуже пинка по яйцам в момент кипящего либидо. Ох уж эти начальственные женщины, никакого в них романтизма. Воистину, правит нами век казенный…
— Теперь уже и не знаю. А вы, Лидия Андреевна ступайте себе с миром! — холодно ответил я, еще секунду назад вожделенной мною женщине. Оказавшейся черствой бюрократкой.
Обиженная и ничего не понимающая Зуева удалилась.
А я, закрыв за ней дверь на замок, сел за стол и опять начал старательно концентрироваться на опостылевших бумажках. И до появления свидетелей я успел не только вынести оба постановления о приостановлении и подшить сами материалы, но и заполнить карточки.
С чувством исполненного долга, я понес дела в учетную группу. Тонечка меня встретила взором, полным томной задумчивости, а Валентина по-прежнему была прекрасна и холодна, как античная статуя. Следовало бы смотреть ей в глаза, а мой взгляд все никак не мог оторваться от ее роскошной груди. В мозгу помещался только один вопрос — четвертый номер или все-таки пятый? Взяв у меня дела, она величественно кивнула на мою просьбу зарегистрировать карточки сегодняшним числом. После чего, невообразимо изогнувшись, положила их себе за спину на полку. Они все сегодня сговорились что ли?
— Эх, Валентина Викторовна! Что ж вы со мной делаете?! Ну вот как я теперь смогу уснуть сегодняшней ночью?! — я обреченно махнул рукой и пошел на свое рабочее место, про себя повторяя: «Суди её бог!»
Оба свидетеля были сильно похмельные и оттого поначалу надежд не внушали. Но в ходе допроса, один из них, который по фамилии Мысенков, более или менее внятно описал двух мужиков, которых он видел в день кражи у подъезда Палагиных. И видел он их приблизительно в то самое время, когда совершалась эта кража. Гражданин Мысенков клялся, что опознает предполагаемых злодеев, если его разум и зрение будут простимулированы небольшой дозой алкоголя.
Чем черт не шутит, он хоть и алкаш, но процессуально полноправный свидетель. Пообещав страдальцу в случае успеха бутылку водки, я, вызвонив из ОУР опера Гусарова, попросил его показать свидетелю Мысенкову все имеющиеся фотоальбомы жуликов. А сам поехал в прокуратуру отбывать поденщину у старшего следователя Вдовина Сергея Геннадиевича. Часа два с половиной, проклиная и самого следака Вдовина, и отдавшего ему меня в рабство Данилина, я допрашивал свидетелей. Тех, которых сам Вдовин допрашивать пренебрегал. За полным отсутствием в этом смысла. Он просто наполнял дело бумагой. По принципу: «Больше бумажек — чище следовательская задница». Чтобы, когда случится заслушивание по резонансному делу, то при отсутствии реального результата, можно было бы предъявить гору бумажных доказательств своей активной работы. Гад этот Вдовин. То повестки заставляет разносить, как дружинника, то посадил вот почти на три часа зря бумагу переводить.
По возвращении в РОВД, я заглянул к Зуевой и честно доложившись, что вернулся из прокуратуры, пошел к себе расследовать свежеотписанные дела.
Сидящая за столом Иноземцева грызла яблоко и печатала на машинке.
— Приятного аппетита! Как себя чувствуешь? — поинтересовался я у будущей матери, со всей уверенностью, что беременным надо задавать именно этот вопрос.