— Тебе опять с лимоном? — прервала мои хаотичные мысли, неслышно подкравшаяся рыжая Ира. — И сахара два?
— Опять с лимоном и сахара два! — порадовался я крепкой памяти красотки, — И поцелуемся, давай, как в прошлый раз! — притянул я за талию копыловскую секретаршу.
— Да пошел ты! — вырвалась она, — Не ври, не целовались мы с тобой в тот раз!
— Тоже мне! Нашла, чем хвастаться! — немного расстроился я, — Ладно, иди сюда!
— Хам! — не очень сердито обозвала меня рыжая и удалилась, покачивая бёдрами, как неприличная женщина. — И как только Сергей Степанович не боится такую сомнительную личность в своем кабинете без присмотра оставлять! — фыркнула она, перед тем, как выйти.
Потом я долго пил вкусный чай, заедая его печеньем и бутербродами. Которые рыжая Ира по моему требованию принесла вместе со второй чашкой.
Товарищ Копылов вернулся ровно через сорок минут.
— Пляши, Корнеев! Согласился Николай Михайлович с нашими доводами! Подпишет он письмо от горкома в поддержку ходатайства! — похлопал меня по плечу партийный лоббист. — Вы теперь только с этим Гриненко радость свою попридержите! Сам понимаешь, Матыцыну об этом до времени знать не нужно! Ты понял меня, Сергей?
— Так точно, понял! — заверил я стасовского благодетеля, — Лично, своими ногами отнесём бумаги в соцкультбыт завода! И там предупрежу, чтобы все тихо было! Ну, насколько это возможно. Да им и нужды шуметь по этому поводу нет никакого!
— Вообще-то, от нас письма спецпочтой доставляют, — поморщился Копылов, — Ладно, посиди еще, всё равно пока что его в машбюро не напечатали. Ваше письмо бытового характера, так что ничего страшного не случится, если оно будет доставлено нарочным.
Следующие двадцать минут мы опять пили чай, который мне уже не казался таким вкусным. Из помещения мы вышли с моим новым партийным соратником вместе. Он пошел в сторону кабинета Первого секретаря, а я поспешил к другой двери. На которой была табличка, с нарисованной мужской фигурой вместо номера.
Еще через минут пятнадцать я был уже у машины, вокруг которой нервно нарезал круги оперуполномоченный Гриненко. На парня было жалко смотреть.
— Пока руки не вытрешь, бумагу я тебе не дам! — обоснованно подозревая, что пальцы и ладони друга мокрые от волнения, пригрозил я.
Стас и не думая обижаться, зашоркал пятернями по своей одежде. И только после этого по-сиротски, робко протянул ко мне руки.
Я отдал ему документ с гербом, на котором слово в слово был изложен текст нашей черновой писульки, которую мы сочинили в моём кабинете. С той лишь разницей, что бланк был городского комитета КПСС и внизу стояла подпись его Первого секретаря. С указанием его официальной должности.
— И что теперь? — просевшим голосом спросил Станислав, — Дальше что?
— А ничего, — устало ответил я, — Отвезём сейчас эти бумаги Боровиковой и будем ждать решения. — Мы с тобой всё, что смогли, сделали, теперь молчим как рыба об лёд! Меня сейчас официально предупредили, что, если от нас протечет раньше времени, жилья тебе не видать, как собственных ушей! Ты понял, Стас? Уверяю тебя, это не шутки!
— Никому! — прижал к груди свободную руку опер, — Ни жене, ни Захару!
— Вот и хорошо, — сразу поверил я другу, — Времени нет, поехали уже к Боровиковой! И дай сюда документ, помнёшь еще от волнения! — забрал я у Стаса горкомовское письмо и бережно спрятал его в свою папку.
— Сергей Егорович, вы не обижайтесь, пожалуйста, и поймите меня правильно!
В не первый уже раз, подливая в мою чашку кофе, молила Светлана Васильевна Боровикова.
— Это действительно настоящее письмо? И подпись самого Палагина? — всё никак не могла она поверить, — Вы же не более трёх часов назад мне звонили и спрашивали данные нашего генерального! — чуть ли не плакала хозяйка соцкультбыта громадного оборонного предприятия. — И вот такой документ у меня на столе!
— Два документа! — поправил я Боровикову, — Тут еще ходатайство от нашего начальника о выделении вот этому героическому милиционеру трёхкомнатной квартиры!
— Я вижу, Серёжа! — согласно закивала моя должница, — Ваше ходатайство, конечно же, тоже документ, но всё же… И в нём не указано, что квартира должна быть трёхкомнатной!