Яхин уныло причитал сам для себя, не ожидая от меня какого-либо сочувствия или жалости. А мне его, между тем, было жалко. Я очень хорошо понимал, что мужик по роковому стечению обстоятельств попал в жернова бездушной людоедской системы. И она его методично, и без какого-либо сострадания в самое ближайшее время пережуёт. А жизнерадостно пережевав, равнодушно выплюнет. В самом лучшем случае и, если только крепко повезёт, то объявят Николаю приказом генерала неполное служебное соответствие занимаемой должности. Ни один начальник не возьмёт на себя ответственность и не примет его оправдания всерьёз. И похеру всем, что старлей в ущерб семье, и собственному здоровью пашет без выходных. Да, чего уж, его и слушать никто не будет. Тем более, что в его графике службы на этот месяц красные квадратики выходных на нужных местах, как пить дать, исправно присутствуют. Ведь, главное, это правильно составленная бумажка. Всё, как всегда. А это значит, что всё в норме с отдыхом у личного состава. И, стало быть, старший лейтенант Яхин — не кто иной, как самый злостный разгильдяй. Своим преступным бездействием и халатностью создавший прямые предпосылки для случившегося безобразия. То есть, для совершения административно поднадзорным Уткиным тяжкого преступления. А еще вдобавок и до гармоничной кучи, серии квартирных краж.
— Пиши рапорта на каждую прошедшую неделю и беги, падай Щекаеву в ноги! — вполголоса, чтобы никто не слышал, начал я вразумлять старлея и склонять его к должностному подлогу, — Петрович мужик неплохой, думаю, он не упрётся и черканет на них свою закорючку с нужной датой. А потом добывай коробку конфет с шампанским и стремительно лети к Самохваловой в исправ-работы! Ей тоже косяк с поднадзорным не нужен. Если услышит и поймёт она тебя, друг мой Яхин, то считай, что половину своей проблемы ты уже решил! А, кстати, какого хера ты здесь? Сутки, что ли дежуришь?
— Ага! Дежурю! — старлей уже не выглядел безоглядно потерянным и в его глазах я увидел признаки надежды на спасение. Но через секунду он опять сник и грустно улыбнулся, — Ты бы уж лучше, Корнеев, в лоб ему стрелял! Он ведь, сука, сдаст меня. Ну, что не проверял я его. Со всем своим удовольствием вложит! Его же обязательно по этому поводу областники опрашивать будут! И он, сучья морда, за пару сигарет им любые показания на меня даст! Любые! И от того ещё счастлив будет! Нет, Корнеев, ей-богу, зря ты его не в лоб, а в руку стрелял!
— Знал бы, что ты такой расп#здяй, Яхин, и, что ты поднадзорников своих ни хера не проверяешь, может я и стрелял бы ему в лоб. Мне без разницы! — вздохнув от раздумий, согласился я, только сейчас подумав, что так и надо было сделать, — Но теперь-то чего об этом жевать, Николай? Не сдаст он тебя, не бойся. Ты его у врача с фельдшером прямо сейчас забери и сюда подведи. Я вон смотрю, руку они ему уже замотали. Приведи его, а я попробую убедить этого гамадрила, чтобы он тебя не сдал.
Яхин как-то странно на меня посмотрел, потом кивнул и, через каждые три шага оглядываясь, пошел в угол, где на лавке под присмотром сержанта, с Уткиным возились медики скорой помощи.
Не обращая внимания на индюшачий клёкот медработников, исходящих обильными выделениями гуманизма, старлей прихватил Уткина за здоровую руку и, не вступая в длительные переговоры, потащил его в мою сторону. Подстреленный шпалоносец попытался было взывать к милосердию Яхина и окружающих, но тот к его стенаниям, как и к претензиям лепил, был глух. Потрясая яйцами, слипшимися с волоснёй и опавшим сверх всякой меры стручком, кровавый мальчик Николай послушно семенил за своим суровым поводырём. Прокурорский Таланов, повернувшись на шум, какое-то время наблюдал непонятные ему внепроцессуальные всплески дарвинизма. Он сначала хотел даже что-то сказать, но потом передумал, и вернулся к протоколу осмотра.
— Ты бы ему штаны, что ли дал! — посоветовал я дежурному участковому, — Оно понятно, женщин здесь нет, но этот финский уродец своим нудизмом меня напрягает! — указал я старлею на приведенного им бандита в стиле «ню».
— Чё это финский? — моментально оскорбился Уткин, — Сперва покалечил ни за что, а теперь еще и оскорбляешь! Я жаловаться на тебя буду! — понимая, что при прокуратуре и медицине я в него стрелять не стану, начал качать права криминальный Аполлон.
— Рот закрой и слушай сюда, обмылок! — вполголоса начал я вразумляющий диалог с представителем креозотной преступности. — Ты знаешь, придурок, кого ты на днях изнасиловал?