Яхин, принёсший из кучи вещей штаны, молча протянул их новоиспеченному инвалиду и сосредоточившись, принялся внимательно слушать.
— Бабу, кого ж еще! — болезненно гримасничая от якобы непереносимых страданий, Уткин пытался натянуть штаны одной рукой, — Подумаешь, беда какая! Ну доставил бабе удовольствие, мужичонка-то у неё квёлый! По-хорошему, так она мне должна была поллитру поставить за проявленное к ней уважение!
Отходящий от испуга и получивший какой-то обезболивающий укол гадёныш, постепенно обретал привычные ему манеры. Он уже почти справился со своими штанами и потому стал намного уверенней в словах и осанке.
— Ты не волнуйся, тебе её брат бутылку поставит! Вернее сказать, вставит! — глумливо ухмыляясь, разглядывал я упыря. — Сегодня ты еще спокойно на шконке поспишь, а завтра тебе уже придётся лезть под неё! Или к «машке» ближе перебираться.
Гражданин Уткин насторожился. Он видел, что беспредельный мент с ним не шутит, но откуда веет бедой, всё еще не понимал. Блатная ухмылка, в который уже раз за сегодня, сползла с его морды.
— Начальник, я тебя прошу, следи за словами! — настоятельно обратился ко мне урка-многостаночник, — Не той я масти, чтобы под шконкой или у «машки» время проводить! Пусть, я не вор и не положенец, но я честный фраер и люди это за мной знают! — Уткин нахохлился, как мышь на крупу и даже пару раз недобро сверкнул глазами в мою сторону.
— Это ты пока честный фраер, а завтра-послезавтра с тебя обязательно спросят за эту бабу. И спросив, тут же опарафинят! — я с насмешливым и неискренним сочувствием смотрел на криминального калеку, — У этой бабы брат родной за строгим режимом смотрит, а тебя, я думаю, как раз к нему на «десятку» отправят! Вот и думай, как ты свой восьмерик под ним отбывать будешь! А что уже через пару дней к тебе на тюрьме подойдут, чтобы с тебя спросить, я даже не сомневаюсь. Знаешь почему?
— Почему? — напрягшийся, как струна злодей, смотрел на меня, с трудом скрывая быстро нарастающее беспокойство.
— Потому что я прямо отсюда сейчас поеду на «десятку» и попрошу тамошнего «кума» привести мне для беседы брата той самой бабы, которой ты «уважение» оказал. И в подробностях ему расскажу про то, как ты его сестрицу «уважил»! Она сама стесняется ему пожаловаться, стыдно ей почему-то. А мне не стыдно, я обязательно расскажу. Как думаешь, за сутки прогон с его просьбой насчет тебя до тюрьмы дойдёт?
— Ты гонишь, начальник! — стараясь скрывать страх, который рвался наружу, хрипло прошипел половой террорист, — Не верю я тебе!
— А разве я прошу тебя мне верить? — ухмыльнулся я, — Главное, чтобы мне её брательник поверил! И ты не сомневайся, он поверит! Я ему для этого не постесняюсь уголовное дело показать! Где показания его сестры насчет тебя и твоего «уважения» к ней. Как думаешь, официальным государственным бумагам он поверит? Вот и я думаю, что поверит! — удовлетворённо кивнул я Уткину, когда он, не выдержав моего взгляда, опустил глаза.
— А когда поверит, то сей же час маляву отпишет и на тюрьму зашлёт! Как думаешь, его авторитета хватит, чтобы бродяги тебя на тюрьме от всей души полюбили? Ты знаешь, Уткин, я думаю, что тебя там так часто любить будут, что тебе даже посрать некогда будет!
Любитель сонных женщин и предутренней яичницы смотрел на меня с переменчивыми чувствами во взгляде. С величайшим ужасом и не менее лютой ненавистью.
От дверей раздевалки в нашу сторону двигался Стас. Допросившись у Таланова, он ходил звонить в РОВД, чтобы предупредить своё и моё руководство о наших подвигах. И о том, что мы задерживаемся по уважительной причине.
— Ну что там? — не ожидая ничего хорошего, начал пытать я Гриненко, — Как обстановка в РОВД? Нормализуется?
— У вас в следствии, может она и нормализуется, а у нас Тютюнник икру мечет! Орёт, как резанный, обещал мне выговор влепить! И еще твоя Зуева велела тебе ей позвонить!
— Позвоню! — пообещал я Стасу, — Минут через десять. А лучше, сам приеду. Минут через тридцать.
Я снова завладел вниманием однорукого эротомана.
— Ну что, бывший честный фраер, привлекает тебя почетная должность главпетуха СИЗО номер сорок два дробь один? Ты только как следует подумай, прежде, чем за это высокое звание хвататься!
Уткин сжал губы в нитку и наплевав на элементарную вежливость, отвернулся. Тем самым давая понять, что обозначенная мной перспектива ему не по душе.