— Хорошо, Николай Филиппович! Ой, да он головой крутит! — еще громче обеспокоилась невидимая мне женщина, разрезая мой мозг своим воплем.
— Не ори, — просипел я, с трудом разлепив губы, которые мне тоже склеила какая-то сволочь, — Где тут у вас туалет? — я осторожно начал сучить ногами.
— И впрямь очнулся! Честно говоря, удивлен! Я и не надеялся, уж слишком крепко по нему прошлись. Вы не шевелитесь, молодой человек, не надо!
А мужик-то молодец, он все сообразил и говорил вполголоса. Уже хорошо.
— Какой тебе туалет?! Теперь твой туалет под твоей кроватью. Сейчас, подожди! — сначала что-то загромыхало внизу, а потом чьи-то загребущие руки по-хозяйски зашарились у меня в паху. Впервые в жизни со мной такое. Раньше я всегда писал самостоятельно и уж точно, без женской помощи.
— Эй, ты чего делаешь! — заволновался я, пытаясь перехватить ее руки.
Сослаться на то, что я женатый человек, я не успел, струя безудержно и с жестяным грохотом уже била во что-то холодное. В то, что мне пристроили к промежности.
— Экий ты, парень, зассанец, неделю, что ли копил? — весело, с циничной бесстыдностью медработника хохотнул все тот же задорный голос еще невидимой мною незнакомки, но теперь уже не совсем мне чужой.
— Дольше. Я знал, что мы с тобой встретимся, — беспомощность всегда меня злила.
О как! Огрызаюсь, следовательно, мыслю. Значит живу. Но как?! Стена же! И скорость!! Пусть закрылки, но все равно около сотни на приборе было, я же видел!
— Вы, юноша, большой молодец! Шутить в таком состоянии, это немалого стоит! Очень хороший признак! Значит, все не так плохо! Теперь я верю, что и рентген подтвердит мой оптимизм, — невидимый мужик, назвавший меня юношей, вполголоса радовался за меня где-то тут совсем рядом.
А, может, он радовался не столько за меня, сколько за статистику своего отделения? У них, у медиков, как я точно знаю, тоже своя палочная система.
По моему лицу завозили чем-то мокрым и пахнущим лекарством. Я опять выпростал руки из-под одеяла. Хотелось самому протереть свое лицо.
— Не дергайся, сейчас я тебя умою и ты хотя бы глаза откроешь, — все тот же женский голос снисходительно, но уже без насмешки обнадежил меня.
— Ты после горшка руки-то помыла? — всерьез забеспокоился я.
Ответом мне прозвучал сдвоенный хохот мужика и молодухи. Почему-то я чувствовал, что женщина, недавно теребившая мои гениталии, преклонных годов еще не достигла. А глаза, что ж, глаза, это хорошо, ладно, пусть умывает.
— Помыла, помыла! Вот ведь, какой привередливый больной нам достался! — притворно запричитала девица, чье привлекательное лицо я уже достаточно хорошо рассмотрел через узкие щелки своих подбитых, но зрячих глаз.
Я видел, как медсестрица выбросила в кювету очередной влажный тампон, испачканный засохшей кровью с моего лица. Их там валялось уже не менее десятка. Девушка знала свое дело и рука у нее была легкая. Ощущение засохшей краски на моей физиономии постепенно уходило.
— Молодой человек, не беспокойтесь, вы в медучреждении и все санитарные нормы здесь соблюдаются. Вы лучше скажите, как вы себя чувствуете? — слева, на стул уселся мужик в очках и в белом халате, лет сорока на вид.
— Очень хреново я себя чувствую, — не стал я геройствовать и лукавить, — Голова сильно болит и дышать больно. Как там мои ребра? Целы?
— Это нормально. Не хорошо, но нормально. В вашем состоянии, разумеется, нормально, — уточнил очкарик, — Уж очень серьезные у вас травмы. И ребра у вас, молодой человек, к сожалению не целы, два ребра у вас сломаны.
— Пить хочешь? — рядом опять появилась милое фигуристое существо в белом, которое даже в этом моем состоянии очень хотелось потрогать.
И я внезапно понял, что больше всего на свете я сейчас хочу пить. Хочу воды. Холодной и много! Во рту сразу появилось невыносимое ощущение сухого картона и наждачной бумаги. Никогда прежде мне так не хотелось пить.
— Пей! — какой-то белый сосуд типа заварочного чайника уткнулся мне в зубы.
Я выпил все и попросил еще. Марина не стала вредничать и снова чайник перелился мне в рот. Во рту появился привкус крови. Это от разбитых губ, наверное. Я обследовал языком зубы, все они были на месте. Это напрягло. Так не должно было быть. Верхней шестерки слева не должно там быть. И мост справа отсутствует. Вместо моста были обычные зубы. Я в дурке?
— Марина, готовь молодого человека на рентген, — доктор опять появился в поле моего зрения. — Голова и грудная клетка. Ребра, грудина, позвоночник.
Он издевается, что ли? По сравнению со мной он пацан, потому что лет на десять меня моложе. Чего он глумится-то? Это нехорошо, если я в дурке.