- Юрий Николаевич, открывай, это мы к тебе опять в гости пришли, – я не стал интриговать Чирка, притворяясь сантехником или почтальоном, как это делают в кино опытные сыщики.
За дверью послышался скулящий стон и невнятное бормотание, в котором смутно угадывались непечатные выражения. Что-ж, пока Юрий Николаевич матерится не в общественном месте и, тем более, у себя дома, он в своем праве. Впрочем, в недовольной нецензурщине Чирка было больше горя и болезненной безысходности, чем агрессии или нахальных амбиций. Однако, как бы там ни было, но нам опять в этом доме были не рады. Дверь открылась и на пороге появилось то, что еще совсем недавно было Черняевым Юрием Николаевичем. Теперь это был совсем другой человек, он даже ростом стал на полголовы ниже. Чирка было не узнать! Вместо лица был один сплошной распухший синяк. А по его болезненно-скрюченной фигуре было видно, что передвигается он с большим трудом. Как же мне все это знакомо.. Уж кто-кто, а я-то хорошо знал, как сейчас Черняеву тяжело, больно и грустно.
- Здравствуй, Чирок! Ты чего такой помятый, уж не в приемнике ли с кем подрался на сутках? – решил я немного потролить своего будущего агента.
Глаза Чирка сверкнули узкими щелками, но тут же и погасли, став совсем незаметными на фиолетовой и распухшей подушке его физиономии.
- Ты, Юра, опять как-то неуважительно нас встречаешь, нехорошо это, Юра!
Чирок ничего не ответил и, придерживаясь за стеночку, молча поковылял вовнутрь своего жилища. Расценив это как приглашение, мы пошли за хозяином дома, отмечая по пути следы погрома и обходя обломки мебели.
Домовладелец прокрался боком к кровати и, по-бабьи охая, все также боком завалился на неё. В мою сторону Юра смотреть избегал и потому мне пришлось поставить единственный уцелевший стул так, чтобы глаза от меня он отводить не мог. Усевшись напротив, я начал сочувствовать Чирку.
- Тебя, Юра, может быть, в больничку отвезти? Или, хочешь, я тебе врача назавтра прямо сюда вызову? – настойчиво проявлял я участие, добавляя в голос искренности.
Кособокий гражданин Черняев лежал, зажмурив свои и без того узкие глаза. Голову он отвернуть по причине многочисленных травм не мог, а смотреть на меня ему почему-то не хотелось. С ответом он тоже решил воздержаться.
Пора было начинать разговор о главном и я махнул рукой своим спутникам, чтобы они удалились. Вова понятливо кивнул и подтолкнул Толика к выходу. Вербовка агента есть ритуал абсолютно интимного свойства и потому свидетелей не терпит. Мои товарищи вышли, закрыв за собой дверь.
- Ты, Чирок, чего рожу кривишь, может, ты на меня какую обиду затаил? Так ты не стесняйся, расскажи, чем я тебе не угодил? Ты глаза-то открой, чего ты жмуришься? Совесть нечиста или тебе моя физиономия настолько противна?
Глаза гражданин Черняев открыл, но начинать конструктивное общение не торопился. И щуриться на меня он по-прежнему продолжал без малейшей доброжелательности.
- Что тут у тебя произошло, Юра? Кто тебя так поломал? – мне и в самом деле было интересно узнать детали его злоключений во всех подробностях. Чтобы двигаться дальше и достичь нужного результата, мне надо было иметь ясное понимание, а по моему ли сценарию все прошло.
- А то ты не знаешь! – проскрипел Чирок, – Сам же мне этот блудняк организовал, а теперь еще спрашиваешь! – обвинил он меня в своих бедах.
Судя по появившемуся французскому грассированию и заметным просвистам в произношении, зубов у гражданина Черняева со времени нашего прошлого общения существенно поубавилось.
- Ну так не надо было хамить, Юра! Ты за своим поганым языком следи, тогда и сам здоровее будешь. Мужчина ты солидный и опытный, не раз сиженный и про воздержанность языка знать должен получше меня. Ты зачем мне грубил? Знал ведь, что я не спущу тебе этого. Знал и все равно вел себя обидно! Чего ж ты теперь жало плющишь и в амбицию впадаешь? Возразить мне Черняев ничем не смог или не захотел и опять замолчал. Но играть с Чирком в молчанку мне было некогда. Не мог я себе такой роскоши позволить.
- Я вопрос задал, а ты, Чирок, мне на него так и не ответил. Говори, кто тебя отбуцкал? Мне нетрудно твое воспитание продолжить, если ты так ничего и не понял. Будем продолжать или расскажешь? – мне надо было, чтобы Чирок поплыл прямо сейчас, для меня нынче время, ох, как дорого стоит! Упущенное время, это цена моей жизни.
Черняев завис, медленно соображая своей отбитой головой, что ему обойдется дороже, сдать своих друганов-обидчиков или пойти уже на откровенный конфликт со мной. Болезненные гримасы на его распухшем синем лице выдавали интенсивные мыслительные процессы, мятущиеся в его сотрясенном мозгу. От нешуточного напряжения его синее лицо вспотело.
- Хряк был со своей Танькой. И Леша Титов с Барыгой. Это они тогда в подпол спрятались. Сука-а-а! – завыл Чирок, наверное, вспомнив о чем-то очень для себя неприятном.
Я тактично не стал мешать переживаниям Юры и потому скулил он не долго.
- Я же не знал, что они тут в подполе так и сидят. Думал, они вылезли и ушли после того, как вы меня увели. Вернулся с суток, а они услышали шаги и орать там стали, и в пол биться. Кое-как я этот ёб#ный буфет отодвинул, – Чирок опять всхлипнул и завернул сложное нецензурное построение.
- Лучше бы не отодвигал! Лучше бы они там сдохли! – Юрий Николаевич зло сверкнул щелками из-под синей опухоли. – Эти черти как полезли оттуда и как давай меня сразу бить! Твари! Танька Краснова меня убить хотела, два стула об меня сломала. И остальные тоже. И руками, и ногами! Суки! И-и-и!!
Неприятные воспоминания подкосили психику Юры и он, уже не скрываясь, тонко завыл в полный голос. Слезы текли по синей опухшей физиономии гнусного крадуна и притоносодержателя. В моей голове теперь сложилась ясная и выразительная картинка с участием выпрыгивающих из холодного юриного подполья четырех асоциальных элементов. Просидевших там в гостях у Юры пять долгих суток. В интимной темноте и в совершеннейшем голоде. А, главное, без воды! И оттого чрезвычайно недобрых ко всему человечеству, а в особенности к своему другу Юре. Бр-р-р-..
Нет, никак не хотелось оказаться мне в тот момент на месте Чирка. Ни за какие поблажки от судьбы-злодейки. И да, поторопился он, когда второпях решил сам вызволить обезумевших подпольщиков из холодного и голодного заточения. Надо было ему кого-то другого попросить комод подвинуть, а самому свалить на месяц-другой с «мясухи». Но мой расчет был именно на то, что он сам окажет эту услугу своим друзьям по уголовному братству. В прошлой жизни я неплохо умел разобщать преступные группировки, в том числе и этнические. И вот опять получилось. Хорошо, что далеко не все файлы в моем мозгу стерли обрезком трубы те трое ублюдков.
- Вот видишь, Юра, какими тварями неблагодарными оказались твои кореша! Ты их освободил, а они тебя вместо благодарности всего искалечили и здоровье твое повредили, – подлил я керосина на его друганов-обидчиков.
Черняев по-прежнему молчал, но было видно, что в оценке подлой сущности своих приятелей он со мной полностью солидарен. Не друзья они ему теперь.
- Они тебя и слушать, наверное, не стали, а ты ведь и сам сильно пострадал! Те же пять суток, почитай, ни за что, ни про что отсидел. По недоразумению, можно сказать. Безвинно почти! – тихо лились из меня слова сочувствия.
Видимо и впрямь друганы отбуцкали Чирка на совесть. И Танька, наверное, стулья ломала прямо об его голову. Потому что мой почти неприкрытый стёб был воспринят Чирком как искреннее сострадание. Мой будущий секретный сотрудник опять завыл с новой силой. Еще немного и можно приступать.
- Юр, а чего у тебя тут воняет, как в привокзальном сортире? – я заозирался.
- Так они всю неделю в моем подполе срали. Пока было чем. Хорошо еще, что там жрать нечего было, – продолжал подвывать Чирок. – Ты бы видел, начальник, их глаза, когда они из подвала повылазили, я думал, они меня сожрут! Убьют и сожрут! Звери! Мне никогда так страшно не было. И не били меня так до этого никогда! – переживания Юры поражали своим неподдельным трагизмом и абсолютной искренностью.