Работа в бригаде маслосистемы оказалась для меня очень интересной. Немцы еще в Германии разработали принципиально новые шестеренчатые насосы и замкнутую систему смазки. Надо сказать, что немцы и во время войны не прекращали поиск новых научных и конструктивных решений для создания новых видов оружия. Они, в частности, создали и освоили в промышленности жидкостной ракетный двигатель (Фау-2), который стал прообразом современных ЖРД для космических ракет, а к концу войны развили теорию и создали промышленный образец газотурбинного двигателя для авиации. Опперман участвовал в этих разработках самым активным образом. Как он рассказывал, приходит идея, а идет война. Берешь свою пайку хлеба, идешь в цех, и рабочий за этот кусочек хлеба делает ТЕБЕ!!! вновь придуманную деталь! Это не была увлеченность фашизмом, это была увлеченность работой – так же он и у нас работал. Жена Оппермана ругалась: «Забирай и кровать на свой завод».
А на счет фашизма… умные трезвые люди, вроде него, радовались восстановлению экономики и успехам Германии до той поры, пока Гитлер не ввел войска в Чехословакию. После Чехословакии они прикусили губы и стали опасаться, что добром амбиции Гитлера не кончатся, поэтому поражение восприняли, как реальность. Нельзя против всего мира идти.
К нашим рассказам о зверствах фашистов, о «душегубках» относились с недоверием.
– Вы их видели?
Даже свидетельство одного из наших товарищей о том, что кто-то из его родственников, вроде в Краснодаре, погиб в душегубке, не развеяли их сомнения: не спорили, но сомневались.
Как мы о том, как добывалось золото на Колыме, узнали только из публикаций тех, кто пережил этот ад, так и они о том, что было за колючей проволокой Бухенвальда, узнали только после Нюренбергского процесса. По слухам среди тыловых немцев, там были «трудовые» лагеря, а фронтовые немцы, вообще об этом не знали – перед ними был фронт. Об этом мы беседовали с Опперманом, а что по этому поводу могли сказать остальные 70 миллионов немцев, я не знаю.
Когда в разгромленной Германии завод остановился, Опперман перебрался в деревню, где нашел работу трактористом. Как он говорил – трубка в зубах, баранка в руках, и далеко от послевоенных городских забот, тревог и волнений.
Приняв решение о перебазировании немецкого ОКБ из города Дессау на Управленческий, правительство назначило русскую администрацию, которая отправилась в Дессау за документацией, станками и людьми.
Людей приглашали добровольно – принудительно. Тебе о работе говорят оккупационные власти победившей страны, т.е. отказаться невозможно, но предлагают приемлемые условия. Зарплата в два раза выше, чем у русских специалистов, и свобода в пределах загородного района – Волга, лес. Специалистов искали, нашли и Оппермана.
Договор с людьми заключали на 5 лет. Немцы это восприняли буквально – с точностью до месяца. Ну а поскольку были заключены договоры, то и работали они, стараясь не уронить свою марку специалиста. Разрабатывали и доводили новые для нас, да и для мира, двигатели.
Включились в работу и мы. Уходили с завода ко времени закрытия столовой – чтобы успеть поужинать (10 часов вечера). Конечно, не все немцы работали, как Опперман, – с запредельной самоотдачей. Основная масса работала строго по часам. Нас влили в немецкий коллектив набираться опыта, чтобы со временем заменить немцев без заминки в проектировании и доводке двигателей. Мы завидовали им, как специалистам. Мы видели, что такие специалисты везде и всегда нужны. Вот мы их победили и не просто победили, а разбили, но не их, а Германию, а их как специалистов пригласили к нам работать, и платим им больше, чем своим специалистам. Еще перед войной, когда в Германии свирепствовала безработица, некоторые из них поехали работать в Америку, и там они ценились как специалисты.
Как в любом коллективе, так и среди немцев были разные и люди, и работники. Работающий в нашей бригаде немец Бёльке был стрелком в экипаже самолета во время войны. Во время войны он целился в наши самолеты и, может быть, сбивал их, мы, разумеется, об этом не говорили, в душу не лезли, а теперь он каждый день с утра шел на испытательные стенды и выписывал из протоколов испытания двигателей данные, относящиеся к работе маслосистемы. С испытательной станции приходил на свое рабочее место и по данным испытаний строил графики – это был его предел. Это была его работа, и работал он в нашем коллективе, который считал своим. Задавал программы испытания и анализировал графики Опперман.