— Вас кое-кто хочет увидеть, если вы, конечно, достаточно хорошо себя чувствуете для этого, — сказала она.
Она помогла Феррису встать. Оказывается, он мог ходить по комнате сам. Потом медсестра дала ему одежду. Посмотрев на нее, он понял, что это его собственная одежда, из шкафа в спальне его квартиры в Аммане. Интересно, но непонятно, что это значит.
— Где я? — спросил Феррис.
— Вы в Триполи, сэр, — сказала медсестра. — В Ливане.
Может, мне это снится, подумал Роджер. Медсестра сказала ему, что придет через пять минут, пусть он пока оденется. Тогда они пойдут к человеку, который ждет его. Вернувшись, она повела Ферриса по длинному коридору и остановилась у массивной дубовой двери.
— Йа, паша, — сказала она, постучав в дверь.
Голос изнутри ответил по-арабски, и она открыла дверь.
Хани Салам сидел в одном из двух больших кресел у противоположной стены комнаты. Он курил сигару, и на его лице было выражение полного удовлетворения. В самом деле, подумал Феррис, уставившись на Хани, я никогда еще не видел более уверенного в себе человека. Конечно. Игра закончена. Перед ним сидел настоящий арабский Просперо, повелевающий морями, ветрами и небом, приводящий в движение персонажей пьесы, создающий чудовищ и фантастические чудеса. Его незримые руки направляли каждое действие спектакля, о котором другие тоже думали, что управляют им. Превращающий черное в белое и белое в черное.
— Мой дорогой Роджер, — сказал он, вставая и обнимая Ферриса. — Ты очень хорошо выглядишь, если учесть, через что тебе пришлось пройти. Хочешь сигару? Ты просто должен закурить сигару. Ты герой. Ты спас больше жизней, чем можешь даже себе представить. Возможно, даже больше, чем кто-либо из нас всех может представить.
Феррис посмотрел на Хани. Несмотря на весь свой гнев, он не смог не улыбнуться. Идеально подстриженные усы. Волосы тоже подстрижены и подкрашены, недавно. Сияют, как у кинозвезды. Новый спортивный костюм из синего кашемира с тонкими желтыми лампасами, сверкающие новые ботинки.
— Да, я выкурю сигару, — ответил Феррис.
Хани дал ему длинную и толстую сигару «Ромео и Джульетта». Такой размер сигары еще называют «Черчилль». Когда Феррис поднес ее ко рту, Хани зажег длинную спичку. Феррис сделал несколько затяжек, и конец сигары засветился красным угольком.
Попыхивая сигарой, Феррис положил ноги на обитый тканью стул, стоявший между креслами.
— Вы задолжали мне палец, — сказал он.
— Да, точно. И еще многое другое. Но мы сполна расплатимся с тобой, уверяю. Я отношусь тебе почти как к сыну. И всегда так относился. И это доставляло мне самую большую боль — необходимость обманывать тебя. Но, как любите говорить вы, американцы, это была ложь во спасение. Только этим я мог утешить себя. И все это не вернет твой палец, и мне очень жаль. Я полагал, что мои люди подоспеют вовремя. Не думал, что допрос начнется так быстро. Не по отношению к «перебежчику». Но как только мы услышали твой крик, мы сразу пошли на штурм.
— Вы все это сделали, — со смесью удивления и гнева в голосе сказал Феррис. — Это была ваша игра. И Хофман тут абсолютно ни при чем.
— Да. Это была моя игра, — ответил иорданец, выпуская клуб дыма. — Знаешь ли, это мой мир. Я понимаю его. А вы, американцы, лишь гости в нем. Вы пытаетесь что-то понять, но это почти что невозможно. Вы только делаете ошибки. И ты тоже самоуверен, как ни печально мне это говорить. Ты не знаешь, чего ты не знаешь. Когда я понял это в том пустяковом деле, в Берлине, я решил, что возьму все в свои руки.
Феррис кивнул. Все сказанное было правдой, он не мог отрицать этого.
— И кем я был? — спросил он. — Вашей пешкой?
— Вовсе нет, мой дорогой. Ты был моим агентом. Моим агентом в ЦРУ. Я положил на тебя глаз сразу же, как ты приехал к нам. И я не мог завербовать тебя. Ты бы никогда не согласился на это. Так что ты был моим виртуальным агентом.
Феррис расхохотался:
— Так мы с Хофманом думали про Садики. Мы думали, что сможем поймать Сулеймана, используя Садики как «виртуального агента». Я сказал это в точности так же.
— Но это совершенно нелепо, как думаешь? Иордания принадлежит мне. Я контролирую в ней все и всех. Я сам использовал Садики несколько лет. Неужели Эд Хофман думал, что сможет играть в свои игры у меня во дворе так, чтобы я об этом не узнал?