— Но я сам не знал об этом. Все это выяснили вы.
— Да. Но, честно говоря, поверит ли тебе Эд Хофман? Даже если поверит, поверит ли в это отдел контрразведки в ЦРУ, главный инспектор, председатель комиссии сената и палаты представителей по разведке? У них возникнет слишком много вопросов. И эти вопросы вряд ли позволят тебе остаться на работе в ЦРУ. Люди так и будут считать тебя моим агентом. И будут правы.
Феррис закрыл глаза и потер виски здоровой рукой. Надо подумать. В самом деле, куда он попал? И куда он хочет отправиться потом? Он прошел огромный путь, но не для того, чтобы сидеть с пашой в этой солнечной комнате в Триполи.
Хани последний раз затянулся сигарой и отложил ее в сторону. Он выкурил ее почти целиком.
— С твоей точки зрения, ты не веришь, что ты — агент иорданской разведки. Но, говоря объективно, ты в самом деле был моим агентом. Я контролировал тебя, выдавал тебе цели, работал с тобой. То, что ты этого не осознавал, — вопрос второстепенный, как я понимаю. Вне зависимости от того, что ты скажешь и сколько тестов на детекторе лжи ты пройдешь, Хофман и его друзья всегда будут подозревать тебя. Извини, но ситуация именно такова.
— Все это чушь, Хани. Но допустим, это правда. Что тогда мне делать, как вы думаете?
— Суть в том, что ты победил. И можешь делать все, что тебе вздумается.
Феррис смотрел на свет, проникающий в комнату сквозь широкие окна. Этот чистый свет озарил столько темных мест в его жизни. Сказанное Хани — правда, по крайней мере отчасти. Феррис прошел сквозь врата, и обратной дороги у него не было. Но оставалось ощущение незавершенности. Он выжил, но слишком много людей погибло. Слишком много убийц осталось на свободе. Он чувствовал себя марионеткой. Он играл хорошо, но пьеса еще не закончена. Он знает это лучше, чем кто-либо другой. Он первым узнал о существовании Сулеймана, тогда, в убогой хижине на юге от Тикрита, от иракского агента. Это его дело. Оно принадлежит ему, а не Хофману и даже не Хани. И оно не завершено. Хани не прав. Он еще не победил. Пока.
Феррис закрыл глаза, представив себе своего противника. Вспомнил комнату в Алеппо, стул, свои пальцы, примотанные к доске, видеокамеру у противоположной стены, дьявольскую уверенность в глазах Сулеймана. Уверенность в том, что он контролирует ситуацию. Они снимают фильм, сказал он. Фильм, который покажет «Аль-Джазира». Но будет ли это фильм, поставленный Сулейманом? Внезапно Феррис понял, что надо сделать. Он повернулся и посмотрел на иорданца, безупречного в своей одежде и своем обмане.
— О'кей, Хани. Будь по-вашему. Я — ваш агент. «Говоря объективно». Никто не поверит, что это не так. Тогда, раз я — ваш человек, давайте мне последнее задание.
— Что такое, дорогой Роджер? — спросил Хани, удовлетворенно улыбаясь. Он считал, что спектакль закончен, и не понимал, что Феррис решил сам написать последний акт.
— Я хочу уничтожить сеть Сулеймана, — сказал Феррис.
Хани рассмеялся. Он, наверное, решил, что Феррис шутит.
— Не жадничай, друг мой. Это еще один недостаток у вас, американцев. Мы поймали Сулеймана. Скоро мы поймаем многих его людей. Этого мало? Что нам еще надо?
— Нам надо уничтожить саму идею. Мы поймали его и часть его людей, но найдутся другие, такие же умные и злобные. Черт, они найдут в Ираке сколько угодно добровольцев. Мы еще не закончили. Когда я работал с Хофманом, мы решили создать яд, который разрушит все, к чему прикоснется Сулейман. Заразит его, его идеи, его людей. Сделает их радиоактивными на сотню лет. И нам все еще это нужно. Сделать ядовитую пилюлю. И ядом стану я.
— О чем ты говоришь, Роджер? Ты забинтован, нетвердо держишься на ногах. Едва можешь ходить.
— Я могу думать. Могу перестать быть глупым и постараться быть сообразительным. И вы можете помочь мне, Хани-паша. Вот что я прошу в обмен на то, что отдал вам. Я хочу закончить это дело.
Хани поежился, сидя в кресле. Он понял, что Феррис говорит всерьез.
— А Алиса? — спросил он.
— Она не станет любить меня, пока все это не закончится. Поэтому я и должен завершить дело.
— Очень хорошо. Я слушаю, мой дорогой Роджер. Если, конечно, ты не собираешься уничтожить все то, чего мы уже достигли.
— Задам только один вопрос. Вы нашли видеокамеру на конспиративной квартире Сулеймана в Алеппо?