— Не делай такую серьезную мину, — сказала Алиса. — Испортишь вечеринку.
Феррис попытался улыбнуться:
— Будь осторожна, милая. Вот и все. Будь осторожна. Мир не столь прекрасен, как ты.
— Я знаю, что делаю, Роджер. Ты меня недооцениваешь. Я знаю границы. А проблемы-то у тебя самого. Это тебе чуть не отстрелили ногу, не мне. Это тебе надо быть осторожным.
Феррис снова взял ее за руку.
— Я хочу обнять тебя, но не здесь, — прошептал он ей на ухо. — Поехали к тебе.
Она улыбнулась, вставая из-за столика. Что-то в ней изменилось.
Они поехали обратно, мимо римского амфитеатра и рынка золотых изделий, а потом вверх по холму, пару кварталов, к дому Алисы. Что-то подсказывало Феррису, что ему и сегодня не следует испытывать судьбу, но он просто не хотел отпускать ее. Проводив ее до двери, он спросил, можно ли ему зайти.
— Не сейчас, но, может, в другой раз, — сказала она. — Сегодня особенный вечер. Я очень долгое время не общалась ни с кем так, как сегодня. Я просто хочу понять, готова ли я сама на самом деле.
— Ты мне очень нравишься, — сказал Феррис. Он хотел сказать «Люблю тебя», но подумал, что это прозвучит совершенно безумно. Ведь он знаком с ней всего пару недель.
— Ты мне тоже нравишься, Роджер. Я рада, что ты этим вечером отправился со мной в лагерь. Теперь ты знаешь, кто я такая. До некоторой степени.
Они вошли в полутьму коридора, подальше от света улиц. Он поцеловал ее в губы, она приняла его поцелуй, раздвинув губы, сначала немного, а потом и шире. Он обнял ее и прижал к себе. Пока они целовались, он чувствовал, как ее тело становится мягче.
— Я хочу тебя, — сказала она тихим, наполненным желанием голосом.
— Бери меня.
— Не сейчас, — сказала она, отходя на шаг, чтобы взглянуть на него. — Ты крепкий человек, но, думаю, одновременно и мягкий. Здесь, — добавила она, прикоснувшись к его груди слева, около сердца. — Ведь так? У тебя мягкое сердце, да?
Он не знал, что ответить, поэтому просто кивнул. Она поцеловала его в щеку, жадно прижавшись губами к его коже, а потом развернулась и пошла вверх по лестнице. Стоя на улице, он смотрел в окна ее квартиры и увидел, как там загорелся свет, а потом увидел в окне ее лицо. Он пошел к машине, ошарашенный. Отчасти это было результатом волны чувств по отношению к ней, охватившей его, отчасти — от ее последних слов. Он никогда не думал о себе как о человеке с мягким сердцем. Интересно, насколько она права в этом.
Глава 8
Амман
Эд Хофман прибыл в Иорданию через пару дней. Большой Американец — с большими руками, широкой грудной клеткой, румяным лицом и жесткой щеткой коротко стриженных волос. На нем были солнцезащитные очки, придававшие ему вид воротилы из Лас-Вегаса, человека, не глядя достающего стодолларовые купюры из пачки. Он прилетел на белом «Гольфстриме», единственным опознавательным знаком которого был бортовой номер на киле. Феррис встретил его на военном аэродроме, но Хофман отправил его обратно в офис. Начальник отдела поехал в отель, чтобы немного поспать, а потом пошел в свой любимый ресторан, где подавали кебаб. Ближе к вечеру он наконец-то появился в посольстве и тут же вызвал Ферриса в защищенную комнату для переговоров. Когда Феррис вошел, он сидел за столом, потирая виски.
— Голова раскалывается, — сказал Хофман. — Сколько раз зарекался пить красное вино в этом ресторане.
Феррис протянул руку, но вместо рукопожатия Хофман крепко обнял его.
— Как нога? — спросил он.
— Неплохо. Они заставляют меня делать упражнения. Я в порядке. Только жаль ребят, оставшихся в Багдаде.
— Ну, не стоит. Они бы не смогли так хорошо наладить связь с Хани, как ты. Это берлинское дело — стоящая вещь. Ты все правильно провел.
— Спасибо, но я же ничего не делал, только наблюдал. Это работа Хани.
— Снимаю шляпу перед ним. Честно, — сказал Хофман, доставая из кармана блестящий пакетик с арахисом и отправляя горсть содержимого себе в рот. — Но теперь наша очередь. Я хочу вести операцию.
— Тогда у вас проблема. Хани хочет оставить контроль в своих руках. Он даже не дал мне протокол допроса. Сказал, что это его операция и что поделится с нами результатами. Вот и все.
— Понимаю, понимаю, — сказал Хофман, жуя новую порцию арахиса. — И это здорово, потому что на самом деле нам незачем проводить операцию самим. Нам нужно лишь немного поманипулировать ею. За этим я и приехал.