Бровь над его здоровым глазом опустилась.
– Нет, это не так.
Кайден и я пошли в школу вместе, потому что были знакомы еще в детском садике. К сожалению, это самый длинный разговор, который у нас был, начиная с шестого класса, когда меня признали чудачкой класса. В середине учебного года я пришла в школу с обрезанными волосами и в поношенной одежде, скрывающей все мое тело. После этого у меня не осталось друзей. Даже, когда наши семьи обедали вместе, Кайден делал вид, что не знает меня.
– Ты сделала то, что почти никто не сделал бы. – Убирая руку от глаза, он на пошатывающихся ногах возвысился надо мной, когда выпрямился во весь рост.
Он из тех парней, которыми увлекаются абсолютно все девушки, и в прошлом я не была исключением, до тех пор, пока рассматривала их как что-то, помимо угрозы. Его каштановые волосы, спадающие на уши и шею и всегда безупречная улыбка - теперь кровавое месиво, и виден только один изумрудный глаз. – Не понимаю, почему ты сделала это.
Я начала почесывать свой лоб - моя нервная привычка, когда кто-то, действительно, замечает меня.
– Ну, я просто не могла уйти. Никогда бы не простила себя за это.
Свет из дома и вся рубашка, забрызганная кровью, подчеркивают серьезность его ран.
– Ты не расскажешь никому об этом, хорошо? Он был пьян … и переживал из-за какой-то чепухи. Он был сам не свой сегодня вечером.
Кусая губу, не зная, верю ли я ему. – Может нужно кому-то рассказать … например твоей маме.
Он смотрит на меня, как на маленького, бестолкового ребенка. – Нечего рассказывать.
Я разглядываю его опухшее лицо - когда-то идеальные черты теперь искажены. –Хорошо, если это то, чего ты хочешь.
– Это то, чего я хочу, – говорит он спокойно, и я начинаю уходить.
– Эй Келли, ты же Келли, верно? Можешь оказать мне услугу?
Пожимаю плечами. – Конечно. Какую?
– В ванной на первом этаже есть аптечка, а в холодильнике лежит лед. Не захватишь их для меня? Не хочу возвращаться, пока не приведу себя в порядок. – Я отчаянно хотела уйти, но мольба в его голосе пересилила меня.
– Да, конечно. – Я оставляю его возле гостевого домика и захожу в дом, который битком набит людьми так, что становится трудно дышать. Прижимая локти к себе, и надеясь , что никто не прикоснется ко мне, я плетусь среди людей. Маци Оуэнс, мать Кайдена, болтает с другими матерями за столом и машет мне рукой, позвякивая своими золотым и серебряным браслетами друг о друга.
– О, Келли, твоя мама здесь, милая? – Говорит она невнятно, а перед ней красуется пустая бутылка из-под вина.
– Она в машине, – перекрикиваю я музыку, а в это время кто-то врезается мне в плечо, и мои мышцы напрягаются. – Она говорила по телефону с папой и отправила меня найти брата. Вы его не видели?
– Извини, милая, не видела. – Она обводит все вокруг рукой с размахом. – Здесь так много людей.
Я скромно махаю ей в ответ .
– Понятно, ну, тогда пойду искать его. - Когда я ухожу, задаюсь вопросом, видела ли она своего мужа, и не озадачила ли ее рана на его руке.
В гостиной на диване сидит мой брат Джексон и разговаривает со своим лучшим другом, Калебом Миллером. Я замираю на пороге, как раз вне поля их зрения. Они продолжают смеяться, разговаривать и пить пиво, словно все остальное неважно.
Я презираю своего брата за этот смех, за свое нахождение здесь и за то, что должна была пойти и сказать ему, что мама ждет в машине.
Хочу подойти к нему, но не могу заставить свои ноги двигаться. Знаю, что должна покончить с этим, но люди, обжимающиеся по углам и танцующие по середине комнаты, заставляют чувствовать меня дискомфорт.
Я задыхаюсь. Я задыхаюсь.
Двигай ногами, двигайся.
Кто-то сталкивается со мной, чуть не свалив с ног.
– Прости, – извиняется низкий голос.
Хватаюсь за дверной косяк, столкновение приводит меня в себя. Спешу вниз по коридору, не потрудившись узнать, кто столкнулся со мной. Мне нужно выбраться отсюда и перевести дух.
Я первым делом забираю аптечку из шкафа и лед из холодильника, а после, обходными путями, выбираюсь незамеченной из дома через боковую дверь.
Кайдена больше нет снаружи, но из окон гостевого домика проникает свет. Поколебавшись, открываю дверь и просовываю голову в слабо освещенную комнату.
– Привет. – Кайден выходит из задней комнаты без рубашки, прижимая полотенце к ярко-красному опухшему лицу. – Эй, ты принесла?
Я проскальзываю в комнату и закрываю за собой дверь. Протягиваю аптечку и пакет со льдом, отвернувшись к двери лицом, чтобы не смотреть на него. Его обнаженная грудь и джинсы, низко посаженные на бедрах, окутывают меня чувством беспокойства.
– Я не кусаюсь, Келли, – говорит он безразличным голосом, хватая аптечку и лед. – Тебе не обязательно таращиться на стену.
Я заставляю себя посмотреть на него, трудно не заметить шрамы, что пересекаются вдоль его живота и груди. Вертикальные линии, бегущие вниз по его предплечьям - самые глубокие, толстые и неровные, как будто кто-то резал кожу бритвой. Мне бы хотелось провести пальцами по шрамам и снять всю боль и воспоминания, связанные с ними.
Он быстро опускает полотенце, чтобы прикрыть себя, и смущение проблескивает в его здоровом глазе, когда мы смотрим друг на друга. Спустя мгновение, как по щелчку пальцев, мое сердце усиленно рвется из груди, как будто оно стремится в вечность.
Он моргает и прижимает лед к воспаленному глазу, удерживая аптечку на краю бильярдного стола. Его пальцы подрагивают, когда он протягивает ее обратно, на каждом кулаке у него ссадины.
– Можешь вытащить для меня бинт отсюда? Моя рука немного побаливает.
Я нащупываю пальцами защелку, стараясь подцепить ее ногтем, и она поддается. Раны Кайдена продолжают кровоточить, и я открываю крышку, чтобы достать бинт.
– Тебе бы не помешала пара швов под глазом. Выглядит неважно.
Он прикладывает полотенце к порезу, морщась от боли. – Все будет в порядке. Мне просто нужно обработать его и заклеить пластырем.
Горячие капли пота обжигают мою кожу с красными рубцами и волдырями. Я вновь хочу быть чистой.
Я забираю у него влажное полотенце, не давая нашим пальцам соприкоснуться, и наклоняюсь вперед, чтобы рассмотреть повреждение, такое глубокое, что видно мышечную и соединительную ткани.
– Тебе и впрямь нужно наложить швы. – Я слизываю кровь с большого пальца. – Или у тебя будет шрам.
Уголки его губ приподнимаются в грустной улыбке. – Я могу вынести шрамы, особенно те, что снаружи.
В глубине души, я понимаю, о чем он говорит.
– Я правда думаю, что нужно попросить твою маму отвезти тебя к врачу, а после ты смог бы рассказать ей о случившемся.
Он начинает разматывать бинт, но случайно роняет его на пол.
– Этого не случится, даже если бы я рассказал - это не имело бы значения. Абсолютно никакого.
С трясущимися пальцами я подбираю бинт и разматываю его сама. Разорвав его конец, хватаю пластырь из аптечки. Затем, сжимая все до единой пугающие мысли в голове, тянусь к его щеке. Он остается неподвижным, прижимая больную руку к груди, пока я прикладываю бинт к ране. Смотрит на меня, хмуря брови и едва дыша, когда я приклеиваю пластырь на нужное место.
Отступаю назад, и облегченный вздох срывается с моих губ. Кайден - первый человек, помимо членов семьи, которого я намеренно коснулась за последние шесть лет.
– Я по-прежнему считаю, что нужны швы.
Он закрывает аптечку и вытирает капли крови с крышки. – Ты видела моего отца внутри?
– Нет. – Мой телефон запиликал в кармане и я, достав его, прочитала сообщение. – Мне нужно идти. Мама ждет в машине. Ты уверен, что будешь в порядке?
– Со мной все будет хорошо. – Он, не взглянув на меня, берет в руки полотенце и направляется в заднюю комнату.
– Ладно, увидимся позже, я думаю. – Нет, не увидимся. Я кладу телефон в карман и направляюсь к двери.
– Да, думаю увидимся позже.
– Спасибо, – добавляет он тут же.
Моя рука замирает на дверной ручке. Чувствую себя ужасно из-за того, что приходится покинуть его, но я слишком труслива, чтобы остаться.