А сегодня мне с самого утра мерещится, будто где-то в комнате гудит телефон. Не звонит, а мягко вибрирует. Но я-то знаю, что в этой квартире нечему звонить. Домашнего телефона у Карасёвых нет, мой телефон исчез, а телефон Нины Михайловны Толик забрал с собой.
И вот сейчас я опять слышу вибрацию. Она доносится из угла комнаты, где стоит письменный стол.
Внимательно прислушиваюсь.
"Ууу… Ууу… Ууу… Ууу…"
Нет, мне точно не кажется! В комнате на самом деле вибрирует телефон!
Бросаюсь к письменному столу и один за одним дёргаю на себя ящики.
"Я так и знала… Вот он лежит… В самом нижнем…"
Глава 74
Среди батареек, лампочек, мотков изоленты и прочего хлама вибрирует кнопочный мобильник. На белом экране чёрные цифры неизвестного номера.
В глаза бросаются последние четыре:
1221
Знакомое сочетание. Кажется, так заканчивается номер кого-то из родителей, чьим детям я решаю задачи.
Пока я раздумываю, могут ли Карасёву звонить мои Петровы или Сидоровы, телефон замолкает. На экране значится уже седьмой пропущенный звонок.
Минуту спустя в правом нижнем углу появляется мигающий конверт. Уведомление о входящем сообщении.
Я понимаю, что нахожусь в чужой квартире, держу в руке чужой телефон, и входящее послание адесовано не мне. Но желание "распечатать" конверт сильнее меня. И потому я открываю сообщение и жадно впиваюсь в него глазами.
"Этот абонент оставил Вам голосовое…" — пишет сотовый оператор.
Я, не задумываясь, набираю указанный в тексте короткий номер и слушаю.
"Анатолий! Что у тебя с телефоном? Никак не могу тебе дозвониться! Потому звоню сюда… — щебечет в трубке женский голос. — Короче… Ты молодец! Всё правильно сделал! Значит, так… Пусть она сидит у тебя и не смей её отпускать… Он в городе. Ты понимаешь, о чём я?.. Он ищет… Нам нельзя облажаться! Ладно, давай, до связи… Набери мне, как прослушаешь."
К концу голосового сообщения на моих щеках исчезает последний румянец, а про сердце я вообще молчу. Оно перестало биться ещё на втором предложении. Я с такой силой сжимаю мобильник, что, кажется, его пластиковый корпус корчится от боли.
Ничего не чувствую и не слышу, кроме адского эха в голове:
"Карасёв запер меня нарочно…"
И это была не его идея. Он следовал чьим-то указаниям.
Но кому потребовалось держать меня взаперти?
Кто прислал ему это сообщение?
Прослушиваю голосовое во второй раз, затем снова и снова.
"Анатолий! Что у тебя…"
"Анатолий!.."
Я знаю Карасёва почти тринадцать лет, но ни разу не слышала, чтобы кто-то называл его полным именем. Толя, Толик, Толян, Карась, козёл… Но никак не Анатолий. Даже учителя чаще обращались к нему просто: "Молодой человек…"
И тем не менее голос в трубке мне знаком. Я уже слышала его раньше. Перебираю в памяти имена одноклассниц, заказчиц, соседей… Нет, всё не то.
Кто же она? Эта особь женского пола, возомнившая себя Господом Богом? Почему она решила, что имеет право управлять моей жизнью? Ограничивать мою свободу?
Я не собираюсь сидеть на месте и гадать. Я собираюсь позвонить ей. Не медля ни секунды я набираю её номер телефона и первое, что слышу в трубке:
"Недостаточно средств для звонка…"
А следом последний пук умирающей батареи, ну и как итог — чёрный экран.
Всё. Занавес.
Из моей груди вырывается почти животный рык:
— Да чтоб тебя, сволочь!
Поддавшись эмоциям, я запускаю телефон в стену. Прямо в газету, которой она прикрыта. Телефон врезается углом точно в глаз какой-то смеющейся от счастья тёте, затем отскакивает от стены и целый-невредимый ложится у моих ног. Так и хочется растоптать его к чёртовой матери!
Я сжимаю ладони в кулаки, притягиваю их к лицу, крепко зажмуриваюсь, тяжело дышу, ненавижу всё вокруг. Едва не плачу от злости. И вдруг слышу мягкий шелест газетного полотна.
Осторожно открываю глаза.
Кое-как прихваченная по углам газета плавно сползает на пол, открывая мне не только брешь на обоях, но и много чего ещё…
Глава 75
У меня перед глазами карта Пригорода. А точнее отдельные её фрагменты, распечатанные на альбомных листах.
"Адское" перепутье, Пригород Центральный, поворот на Н-ск, дачи "Жемчужного"…
Дорога к посёлку нарисована маркером. Петляет красной нитью среди крошечных домиков и заканчивается жирной точкой у… коттеджа Полянского.
Что?!
Подхожу ближе, приглядываюсь. Всё верно. Этот маленький кубик на карте и есть его "усадьба".
Какого чёрта?
Глаза мечутся по красной линии, от точки А к точке В и обратно.
Вот здесь у "Корзиночки" я села к нему в машину, здесь мы свернули, здесь выехали на трассу…
Да тут отмечена каждая блядская кочка на пути!
Но это ещё не всё. Над картой висят фотографии.
Принимаюсь их разглядывать и прихожу в ужас. На них всё, что случилось со мной в тот вечер. История в картинках. Комикс, мать его.
На первом снимке супермаркет "Корзиночка", его парадное крыльцо и яркая вывеска. На следующем — синяя "ауди" крупным планом. Далее — пустынная трасса. Затем — переулок "Жемчужного". А после — двухэтажный коттедж Полянского во всей красе.
Фотографий "усадьбы" здесь не меньше десятка. И ближе, и дальше, и снизу, и сбоку и даже изнутри.
С особой "любовью" показана спальня, ставшая моим кошмаром. Смотрю на широкую кровать в центре и заново проживаю в памяти те страшные минуты. Сердце сжимается от боли и страха, а ладони холодеют и становятся липкими.
На стене есть и другие фотографии. А точнее картинки из интернета.
Висят отдельно, яркие, сочные, рассыпаны тут и там будто заплатки.
Женщина в белом.
Белая иномарка.
Рекламный буклет какого-то ночного клуба в Центральном Пригороде.
И вдруг здесь же обычный тетрадный лист, исписанный шариковой ручкой.
Узнаю ужасный почерк Карасёва. Слов не разобрать, но легко читаются телефонные номера.
Мой номер.
Номер Кирилла.
И ещё два.
С одного из них я получила приглашение на свидание у "Корзиночки", а с другого Карасёву только что звонила некая мадам.
— Что за тупой прикол… — произношу одними губами, снимая со стены лист бумаги.
Снова и снова перебираю глазами номера и пытаюсь разобрать записи. С большим трудом мне удаётся прочесть отдельные слова, и вскоре я понимаю, о чём идёт речь.
— Ах, ты ублюдок! — на глаза наползают злые слёзы. — Это с самого начала была твоя идея!
Я комкаю тетрадный лист и швыряю его на пол. Охваченная слепой яростью принимаюсь сдирать со стены и карту, и снимки. Рву их в клочья, бросаю себе под ноги и топчу, топчу, топчу до боли в суставах.
К счастью или к несчастью, Нина Михайловна меня не слышит. Она громко храпит в своей комнате.
Наконец, обессилив, я падаю на колени и в царящем вокруг хаосе реву как младенец, оторванный от титьки.
"Она получает сообщение…"
"Она приходит на встречу…"
Вот что там написано.
"Он подъезжает за ней в семь…"
"Он увозит её в "Жемчужный"…"
Вот что там написано.
"Она подбирает её у обочины и привозит в Н-ск…"
"Я забираю её к себе…"
Вот. Что. Там. Написано.
Всё случившееся со мной было заранее спланировано, записано и даже проиллюстрировано фотографиями и картинками из интернета.
Это был грёбаный спектакль, поставленный по сценарию.
А я дура!
Карасёв прикинулся хорошим, а я поверила. Ухватилась за его лживую улыбку и растеклась. А люди не меняются! Он был, есть и всегда будет сволочью!
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Мне нужно немедленно выбираться из этого дома, пока у меня есть такая возможность. Пока этот ублюдок не вернулся и не приступил ко второму акту своей постановки.