— Дашка! Я так рада! Так рада! — щебечет она, целуя меня в обе щёки.
— Некогда, Светка, некогда… — я мягко стряхиваю её с себя. — Скорее идём отсюда…
— Конечно! — соглашается Светка. — Куда сейчас?
Этот её вопрос застаёт меня врасплох. А куда в самом деле мне теперь идти? Где меня ждут?
Первая мысль — вернуться к Антонине Петровне. Помнится, она предлагала мне остаться. И на работу устроить предлагала.
Я спускаюсь с крыльца и отхожу от дома на несколько шагов, чтобы взглянуть на её окна.
На балконе растянута вывеска:
"ПРОДАЁТСЯ"
Странно…
— Светка, — говорю я подруге, которая всё ещё стоит на крыльце, ухватившись за ручку моего чемодана. — Ты подожди меня здесь, ладно? Я быстро. Я сейчас.
Не дожидаясь её ответа, я семеню к соседнему подъезду.
Взлетаю на четвёртый этаж и звоню в дверь Антонины Петровны. Пока та шаркает к выходу, я придумываю речь. Мол, согласна остаться, готова помогать, и если её предложение о работе ещё в силе…
Всякие слова теряют смысл, когда входная дверь распахивается и на пороге появляется…
Нет, не Антонина Петровна.
Передо мной стоит женщина… в чёрном.
Глава 78
— Екатерина? — спрашивает женщина. Чёрная водолазка под горло делает её лицо фарфорово-бледным.
— Н-нет… — отвечаю растерянно.
— Ох, простите, я ждала покупателя… Квартиру продаю, — поясняет она, обнимая себя за плечи. — Чем обязана?
— Я к Антонине Петровне…
Женщина в изумлении выгибает аккуратно выщипанные брови. "Ты кто?" — говорит её взгляд. Представляюсь:
— Меня зовут Даша… Соколова… Я жила этажом выше… — указываю пальцем в потолок.
— Да, да, кажется, я понимаю… — кивает. — Постой! Соколова… Эту фамилию я видела на квитанциях! — смотрит встревоженно. — Если ты пришла за бумагами, прости. Их больше нет. Не думала, что за ними кто-то явится. Я готовила квартиру к продаже и выбросила всё лишнее.
— О, нет! — спешу успокоить собеседницу. — Мне ничего не нужно. Я зашла, повидать Антонину Петровну. Узнать, как у неё дела?
— Антонина Петровна умерла четыре дня назад… — говорит женщина. — Я её дочь. Настя.
Что?
Эти слова вгрызаются в самое сердце. Горло перехватывает от спазма. Я не знаю, из-за чего именно перестаю дышать. Из-за того что Антонины Петровны больше нет, или из-за того что передо мной стоит её дочь Настя.
Я внимательно вглядываюсь в усталое вытянутое лицо. В светлой коже, в тёмных кругах под глазами, в печальном взгляде, в сухих заострённых чертах, в русых корнях волос, окрашенных шоколадом, угадывается сходство матери и дочери.
Шепчу хрипло:
— Она говорила, что…
— Что? — Настя обрывает меня на полуслове. — Что у неё нет детей? Или что муж-козлина отнял у неё младенца и сбежал к молодой любовнице?
— И что жила она в нищите и потому не стала бороться за ребёнка… — добавляю я.
— Чудесно, — горько усмехается Настя. — А как мой отец стоял перед ней на коленях и умолял, не бросать его, она не рассказывала? А как бабушка плакала и просила её вернуться в семью, она не рассказывала?
Я верчу головой. Ответ отрицательный.
— Всё было наоборот, — говорит Настя. — Это моя мать сбежала к молодому любовнику в его квартиру с видом на Центральный парк. Она хотела лёгкой жизни и свободы, а не обоссанных пелёнок и детских болячек. Несколько лет мама жила в своё удовольствие, а потом этот хмырь её кинул. И она осталась одна, свободная, с квартирой и с долгами до жопы. Тогда-то она и вспомнила о нас с папой. Но отец к тому времени уже на другой женился, и вернуться ей было некуда. Папа за всю жизнь слова плохого о матери не сказал. И бабушка тоже. Для них она так и осталась Тонечкой, милой девочкой в цветном сарафанчике с Химзаводской улицы…
Спасаясь от сквозняка, Настя переступает порог и прикрывает за собой дверь.
— Мама сама меня нашла и всю правду о себе рассказала, — продолжает женщина. — Позвонила четыре дня назад и выложила всё, как было. И про любовника молодого, и про чувство вины, которое её ко мне не пускало, и про тебя. Я, говорит, девочку соседскую опекаю, прощения у Бога вымаливаю. В гости к себе позвала. Я тем же вечером к ней приехала, но застала только взгляд безжизненный в потолок и бригаду скорой помощи. Сердце… Врачи сказали, мол, переживала много. Ага… Лгала много! Потому и померла… — Настя рвано вздыхает и единожды хлопает в ладоши, — всё, хватит о матери! Нет её больше.
Женщина замолкает, и я молчу.
В голове крутится одна только мысль:
"Никому. Нельзя. Доверять."
Даже Антонина Петровна, милая женщина, заслуженный педагог, светлая голова, лгала мне так искусно, что я поверила.
— А я решила, что это моя вина… — думаю вслух. — Я ушла от неё в тот вечер и даже не обернулась. Она меня отпускать не хотела, переживала, у окна стояла. А я даже позвонить ей не могла. Так получилось. Но Антонина Петровна оказалась права. Не нужно было мне ехать на Садовую. Нет там никого. Хотя нет! Я видела свет в окне… Или мне показалось… Баба Варя сказала, там никто не живёт.
Сомневаюсь, что Настя разбирает поток моих мыслей, я говорю сбивчиво, всё подряд, перескакиваю с пятого на десятое. Но она выхватывает из контекста нужное и резко обрывает меня:
— Говоришь, Баба Варя сказала? А если баба Варя лжёт?
Я смотрю на неё, хлопаю глазами и молчу.
— Что глядишь? — ухмыляется Настя. — Задумалась?
Блин… А ведь она права…
— Никому нельзя доверять, Даша! — говорит Настя, в точности повторяя мою мысль. — Все могут лгать. Или преследуя свою выгоду. Или потому что им так удобно. Или потому что боятся. Или потому что их попросили солгать. Я могу продолжать до бесконечности, — Настя опять обнимает себя за плечи. — Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь, но… — она наклоняется ко мне, словно хочет поведать страшную тайну, и вполголоса говорит, — если ты откуда-то ушла, что-то не сделала, потому что поверила чьим-то словам, вернись и ещё раз попробуй!
Я послушно киваю. Я согласна с ней.
У меня перед глазами стоит облезлое окно и свет, горящий в нём. За одиннадцать дней моего заточения у Карасёва я успела себя убедить, что в ту ночь на Садовой я ничего не видела. Мы с Толиком ехали на скорости, я могла обсчитаться этажом, и вообще, возможно, это был просто отблеск луны на чёрном стекле.
Но теперь я вновь уверена, что видела в том окне электрический свет. И я полна решимости. Пусть мне опять суждено ошибиться, пусть окажется, что всё-таки баба Варя права, и в квартире никто не живёт, я поеду на Садовую и ещё раз постучу в её дверь…
Глава 79
На этом мы прощаемся. Время поджимает. Светка ждёт меня внизу и наверняка уже превратилась в сосульку, прыгает там у подъезда и матерится на французском.
Я благодарю Настю за мудрый совет, ещё раз соболезную её утрате и бегу вниз по ступеням.
Подруга караулит мой чемодан под козырьком второго подъезда. Она замёрзшая и злая. Переминается с ноги на ногу и, завидев меня, набрасывается с воплями:
— Ну, наконец-то, блин! Ты где была? Почему так долго!
— Прости. Задержалась, — говорю я, подбегая. Поехали скорей!
— Куда?
— На Садовую! Оставлю у тебя свой багаж! — подхватываю чемодан и киваю в сторону автобусной остановки. — Мне надо кое с чем разобраться…
— О, ладно! — соглашается Светка. — Я и сама собиралась позвать тебя к себе! Хочу познакомить тебя кое с кем…
Я слишком занята своими мыслями и не заостряю внимания на последней фразе.
А зря…
Потому что уже через сорок минут, оказавшись на пороге её квартиры, я буду жалеть, что пропустила эти слова мимо ушей.