Но его нет.
А Маша есть, и ей на руку моё замешательство.
У неё появляется время подобрать аргументы, чтобы окончательно сбить меня с толку.
— Даша, сама подумай, стал бы двухметровый детина следовать указаниям какой-то пигалицы, которую видит в первый раз в жизни? — Маша намекает на себя. — Стал бы связывать себя обязательствами, будь он не виновен? — даёт мне пару секунд на раздумье и отвечает за меня. — Конечно, нет! А Карасёв между тем не только согласился заключить со мной "Уговор молчания", но и был на связи "двадцать четыре на семь". Тебе известно, что в большинстве случаев он отвечал на мои звонки уже после второго гудка?
Память будто нарочно подбрасывает мне кусочек одного зимнего утра. Когда Толик сбежал от меня, сверкая пятками, едва на экране его смартфона высветилась надпись "Вызывает Мари…"
— Какие ещё тебе нужны доказательства? — спрашивает Маша, будто только что прочла мои мысли. — Карасёв виновен! И я всем это расскажу… Если ты расскажешь…
У меня темнеет в глазах. В голове гул:
"Виновен… Виновен… Виновен…"
Опускаются плечи и руки, да я целиком опускаюсь… на подлокотник кресла. А Маша стоит надо мной и едва сдерживает довольную улыбку:
— Ты же не выдашь своего друга? Верно? И меня тоже не выдашь? Да?
Я ей не отвечаю. Не могу. Я раздавлена.
И вдруг где-то глубоко внутри слышу тоненький голосок надежды:
"Даша, сопротивляйся! Толик не виновен! Маша нарочно на него наговаривает! Ей нужно, чтобы ты поверила! Она хочет сломать тебя! Подорвать твою уверенность! Ей нужно, чтобы ты сбилась с намеченного пути!"
И я, только что раскисшая и подавленная, приказываю себе успокоиться. Поднимаюсь с подлокотника, на котором сижу, чтобы снова быть с Машей одного роста, и, вскинув подбородок, устремляю на сестру уверенный взгляд:
— Верни мне мои документы!
Каждое слово как удар молотом.
Маша не готова к такому повороту. Она была уверена, что я сломаюсь и поддамся ей. Но я сильнее, чем она думала. Её колючий взгляд сталкивается с моим.
— Значит, не хочешь по-хорошему? — она сощуривается. В ответ Маша получает от меня только лёд в глазах. Мне от неё прилетает набор слов, скорее похожий на огромный сгусток желчи.
— Что ж, сучка, будь по-твоему… — цедит она сквозь зубы. — Я верну тебе твой паспорт. Мы пойдём сейчас к Пановым, я достану его и брошу тебе прямо в морду. А потом ты свалишь в закат, и мы никогда… слышишь, никогда больше не увидимся! И кстати… Ты не рассчитывай на помощь Кирилла! Я забыла тебе сказать, что его сейчас нет в городе. Четыре дня назад он улетел в Ф-ск на какой-то там слёт чего-то там… И вернётся только послезавтра. Так что у меня полно времени, чтобы вытравить тебя из моей идеальной жизни! Что смотришь? Не ожидала? Думала, придёшь, всё расскажешь Кирюше? Думала, накажешь меня этим? А вот ничего у тебя не получится!
— Веди. Меня. К. Пановым! — звучит в тишине мой ей ответ.
И Маша, надменно вскинув подбородок, шлёпает к двери. А я иду следом, не отставая ни на шаг.
Нам требуется ровно тридцать секунд, чтобы покинуть квартиру, пересечь тёмный квадрат лестничной площадки, распахнуть соседнюю дверь-шоколадку и оказаться у Пановых, в их тесной прихожей.
Мне кружит голову запах этого дома. И разогретая индейка и свежая выпечка здесь ни при чём.
Мне сносит крышу от запаха детства и запаха первой любви. Это ностальгия вынимает последний воздух из моих лёгких и разгоняет сердечную мышцу до предела.
У меня начинают предательски дрожать колени, едва я наступаю на коврик у двери. Мне приходится держаться за стены, чтобы удержаться на ногах.
Когда я была здесь, в его квартире в последний раз? Месяцев восемь назад? Или семь? Не помню уже. Это было в другой, прошлой жизни и теперь уже ничего не значит.
Но тогда почему меня опять тошнит от страха, словно школьницу перед экзаменом? Радуюсь, что в прихожей темно, и моих серо-буро-малиновых щёк никто не видит.
Моя радость длится не долго. Секунды две или три спустя узкий коридор озаряется холодным белым светом. И перед нами вырастает тощая фигура Натальи.
На ней нет её обычного фартука, а вместе с ним и лица нет…
— Девочки… Вы вместе… — громко шепчет она, приложив к губам кончики пальцев. — Не губите меня… Кирюша…
Маша вспыхивает румянцем.
— Что? Что с ним? — спрашивает она у Натальи.
Я молча наблюдаю за ними, не понимая, что не так.
— Он приехал… Час назад… — поясняет Наталья таким же громким шёпотом. — Сюрприз тебе сделать решил… Я сказала, что ты вышла к соседке… за луковицей… Сейчас Кирюша душ принимает…
— О, чёрт… — выдыхает Маша и, обернувшись, говорит мне вполголоса. — Дашка, сестра, не губи! Забирай свой паспорт и вали отсюда! Пожалуйста! Кирилл не должен тебя здесь увидеть!
"Да вы что?!"
Этот вопрос, приправленный дерзкой усмешкой, едва не срывается с моих губ,
И куда только делся весь её гонор? Куда запропостилась желчь, с которой Маша угрожала "вытравить меня из своей жизни"? Где вся эта "ежовая" мишура? Слезла, как шкура со змеи? Растворилась перед лицом реальности?
Всё так.
Потому что сколько бы моя сестра не ерепенилась, Даша — это я, а Маша — это она. И по-другому уже не будет. Это по отдельности мы выглядим, как две капли воды. Но поставь нас рядом, и будет заметно, что у Маши родинка на щеке ниже на два сантиметра, а на ухе едва заметный шрам, а на переносице… В общем, таких мелочей наберётся немало. И нужно быть совсем слепым, чтобы не отличить нас друг от друга, когда мы стоим бок о бок.
А Кирилл тем более увидит разницу и, наконец, поймёт, что уже почти год живёт не с той самой Дашей, которую полюбил когда-то, а с её беременной "подделкой"…
— Я сейчас! Я быстро! — говорит Маша и теряется в закоулках квартиры.
Возвращается она очень быстро.
— Вот, держи свой паспорт и уходи, уходи! — она суёт мне в руки бардовую книжецу и делает попытку вытолкнуть меня за порог.
Само собой, я сопротивляюсь. Я хочу остаться и поглядеть, что будет дальше, когда Кирилл выйдет из душа, весь такой красивый, с полотенцем на бёдрах, и увидит нас двоих, толкущихся в прихожей.
— Дашенька! Деточка, богом прошу! На тебя одна надежда! — слёзно шепчет Наталья. — Если Кирюша мою правду узнает, не простит! Никогда меня не простит…
И теперь уже два человека смотрят на меня с мольбой, надеждой и негодованием одновременно. И ждут от меня каких-то действий.
А я что?
А я смотрю на того, кто только что вывернул из-за угла…
Он стоит, окутанный облаком пара, облачённый в спортивные шорты, гладко выбритый и модно причёсанный. Он бесшумно возник за спинами этих двух и теперь взирает на происходящее с лёгким недоумением.
Я смотрю на Кирилла…
Глава 105
— Мама… — Кирилл обращается к Наталье. — Что здесь происходит?
Та вздрагивает и оборачивается. Вслед за ней дёргается и моя беременная сестра. А я сначала гляжу с ухмылкой на их взъерошенные затылки, а потом перевожу спокойный уверенный взгляд на Кирилла.
— Кирюша… Солнышко… — лепечет Наталья. — Мы это… Мы тут…
Кирилл смотрит на мать, но та не в состоянии подобрать нужные слова.
Не дождавшись внятного ответа, Кирилл переводит глаза на свою беременную подружку. Но и Маша при всём её красноречии стоит, прикусив нижнюю губу.
И, наконец, взгляд Кирилла целиком и полностью принадлежит мне. Он сканирует моё лицо, будто я какая-нибудь карта сокровищ, будто выкройка с уймой вытачек, будто… Ну, вы поняли.
Почему он так странно на меня смотрит?
Почему хмурится?
Почему ничего не говорит?
Почему не подходит?
Или Кирилл меня не узнаёт?
Но разве это возможно?
Конечно, возможно… В этой шапке я сама на себя не похожа…
А может быть, плохое освещение сильно искажает мои черты?