Поглядел на луну и отметил в ней нечто мусульманское.
Баритонально зевнул.
Окна келий раскрыты, виднелись желтяки лампад.
Прислушался.
К плеску воды присоединялись сомнительные звуки.
Вроде притихло.
Только сердце буйствовало. И ладони стали, как не свои.
Снова послышалось. Отец Елисей отер ладони и пошел на звук.
Идти было светло, но наплыло облако, и предметы спрятались. Хорошо, что земля вся натоптана, и то пару раз оступился. Пройдя скотный двор — по запаху узнал — оказался в неразработанной еще части монастыря.
Отсюда и шептало.
Было темно, но глаз уже свыкся. Пройдя вдоль стены, выглянул.
На полянке шло ночное свидание.
Четыре фигуры образовывали кружок и шептались на сартовском наречии. Две женские, знакомые уже, и две мужские в халатах.
Отец Елисей сглотнул сухую слюну.
В кружке тем временем замолкли, пошла возня и известные вздохи…
Потом разделились, две фигуры, мужская и женская с животом, уселись на поваленное дерево и застыли, другие две отошли во тьму.
Отец Елисей дышал и пытался сообразить план действий. Одному выступать против двух разгоряченных азиатов рискованно; в руках сидевшего подле Александры играла плеть, да и о привычках туземцев таскать с собой ножи он был наслышан. Бежать за подмогой? Какая от монахинь подмога!.. Да шум поднимется, дело получит огласку, полезут слухи, газеты, насмешки, дойдет до Петербурга: увещевал, мол, а увещевленные в ту же ночь миловались со своими ромео, хорошенькое увещеваньице!.. Страшнее всего, что он сам не мог оторвать глаз от этих темных фигур, от электричества, которым они горели словно изнутри, и гладил ладонью глиняную фактуру стены.
Облако сползло с луны; лазурный свет ударил в глаза.
Отец Елисей зажмурился и, не умея сдержаться, чихнул.
Тотчас услышал женский вскрик и топот убегавших. Двое перемахнули через стену. Застучали и стихли в далях копыта.
Одни сестры стояли перед ним, как призраки, и будто не замечали его.
Александра сидела на бревне, обхватив живот. Мария, поднявшись из травы, поправила сбитую юбку и огладила волос. Рот ее был приоткрыт, два крупных зуба блестели в ночном свете; глаза скрывались в тени.
— Как же вы так… — попробовал голос отец Елисей. — Как же вы…
Мария, отряхиваясь от налипших во время блуда колосьев, пропела:
— То-шненько!
Лицо к луне, так что ее дурная болезнь видна до последней язвинки.
Отец Елисей набрал воздуха и ничего не сказал.
Только теперь почувствовал в руке Нитче, с которым, видно, вышел.
— Вот… Слушайте! — распахнул, быстро найдя нужное. — Слушайте!
Вознес к луне палец:
— Не лучше ли попасть в руки убийцы, чем в мечты похотливой женщины? И посмотрите на этих мужчин: они не знают ничего лучшего на земле, как лежать с женщиной! Грязь на дне их души; и горе, если у грязи есть еще дух!
Голос ему вернулся и звучал, как труба. Перелистнул, комкая страницы:
— Вот… И повиноваться должна женщина, и найти глубину к своей поверхности. Поверхность — душа женщины, подвижная бурная пленка на мелкой воде! Но душа… Но душа мужчины глубока, ее бурный поток шумит в подземных пещерах! Женщина чует его силу… Но не понимает ее…
— Тошненько!
От шепота ее пахло сартовским насваем, дымом и пылью.
Выпутав последний колосок, Мария поднесла его к щеке отца Елисея и пощекотала…
Он проснулся в одежде.
Вокруг него была гостевая комната; в окне угадывалось утро. Лампа горела, но бледно и бессмысленно.
Подошел к столу, постоял.
Письменный прибор, бумага с отчетом. Нитче. «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!». Это подчеркнуто.
Молился дольше обычного.
Освежив лицо водою, вышел во двор. От лунных безобразий не осталось и следа; земля была полита и обласкана солнцем.
За трапезой спросили, хорошо ли он спал.
«Здесь воздух все хвалят», — заметила матушка Лидия в очках.
Он спросил о сестрах.
Оказалось, ночью у одной из них, Марии, произошел припадок.
После завтрака отец Елисей гулял. Глянул на сестрины окна. Тишина.
Прошел огороды, преодолел разросшуюся смородину, скотный двор.
Остановился.
Вчерашнее место было перед ним, солнечное и покойное. Летали насекомые. Прошел, отыскивая следы, подобрал пару сухих колосков. Присел на сваленное дерево.
Наклонился, поднял.
Плетка.
Повертел в руках. «Найти глубину в своей поверхности…»
Сочно гудят пчелы, в самое ухо.
Резко и неумело хлестнул по ветвям. Дерево вздрогнуло, посыпался мусор.