Дарья вышла на веранду, и Нил увидел, как вспыхнула спичка, когда она прикуривала. Наконец, она вернулась, и он слышал, как она легла.
Утром Нил ушел в джунгли до того, как Дарья проснулась, а в лагерь постарался вернуться позже Манро. Ему удалось не сталкиваться с ней до самого вечера. Но, когда стемнело, Манро оставил их на несколько минут, чтобы поставить ловушки для мотыльков.
— Зачем ты ночью разбудил Ангуса? — спросила она злым шепотом.
Нил молча пожал плечами, продолжая заниматься своим делом.
— Боялся?
— У меня есть свои представления о порядочности.
— Какой же ты ханжа!
— Лучше быть ханжой, чем грязной свиньей.
— Я тебя ненавижу!
— Вот и оставьте меня в покое.
Лицо ее исказилось, и неожиданно она влепила ему пощечину. Нил покраснел, но никак не отреагировал. Вернулся Манро, и оба сделали вид, что поглощены своими делами.
Несколько следующих дней Дарья разговаривала с Нилом только за столом или по вечерам. Не сговариваясь, они пытались скрыть от Манро, что их отношения дали трещину. Но усилие, с которым Дарья заставляла себя прерывать тягостное молчание, бросилось бы в глаза любому человеку, чуть более подозрительному, чем Ангус, иногда же Дарья не могла сдержаться и говорила Нилу какую-нибудь колкость. Вроде бы подшучивала над ним, но из ее шуток торчали очень уж острые шипы. Она умела задеть за живое, но он старался не показывать, что ему больно.
Однажды Нил вернулся из джунглей ко второму завтраку и с удивлением обнаружил, что Манро еще нет. Дарья лежала на веранде, пила джин с горькой настойкой, курила. Не произнесла ни слова, когда он прошел мимо, чтобы умыться. Через минуту в его комнату вошел бой-китаец и пригласил Нила к завтраку.
— А где мистер Манро? — спросил Нил, садясь за стол.
— Он не придет, — ответила Дарья. — Просил передать, что нашел очень хорошее место и вернется только к вечеру.
Они позавтракали в полном молчании, и Нил ушел в дом переодеться. Вскоре он появился в тропическом шлеме и со снаряжением для ловли насекомых, хотя обычно во второй половине дня никуда не отлучался.
— Куда это ты направился? — резко спросила Дарья.
— В джунгли.
— Почему?
— Я не устал, а здесь мне особо делать нечего.
Дарья внезапно разрыдалась.
— Как ты можешь быть таким бессердечным? Это жестоко, так меня мучить!
Нил смотрел на нее с высоты своего немалого роста, на его красивом флегматичном лице читалось раздражение.
— Что я такого сделал?
— Вел себя по-скотски. Пусть я плохая, но не заслужила таких страданий. Я делала для тебя все. Любое твое желание исполняла с радостью. Как я несчастна!
Нил в растерянности переминался с ноги на ногу. Он ненавидел и боялся ее, однако сохранил прежнее уважение, не столько как к женщине, а потому, что она была женой Ангуса Манро. Дарья продолжала безудержно рыдать. И Нил не выдержал.
— Если бы вы действительно питали ко мне теплые чувства, то не захотели бы, чтобы я проявил себя негодяем. Неужели для вас ничего не значит полное доверие, какое оказывает нам ваш муж? Он никогда и мухи не обидит. Я бы перестал уважать себя, если бы предал его. Почему вы не оставите меня в покое?
— Ты думал, я хотела влюбиться в тебя?
— Вам должно быть стыдно.
— Стыдно? Глупость какая-то! Господи, ну, что я такого сделала, чтобы страдать из-за этого напыщенного осла?
— Вы говорили о том, что делали для меня. А что Манро сделал для вас?
— Манро надоел мне до смерти. Меня от него тошнит, до смерти тошнит!
После этого ошеломляющего признания Нил засомневался в том, что в Куала-Солоре ему сказали неправду. Тогда он отказался поверить, и даже теперь не мог до конца убедить себя, что она — воплощение порока. Пугала сама мысль о том, что Ангус Манро, такой доверчивый и чуткий, живет в блаженном неведении. Не могла она быть такой ужасной.
— Так я все же первый? — растерянно спросил он.
— Разумеется, нет. Ну, почему ты такой глупый? Дорогой, нельзя быть таким невыносимо серьезным. Я тебя люблю.
Значит, все правда. Он-то пытался убедить себя, что ее страсть к нему — исключение, безумие, которое они вдвоем возьмут под контроль и преодолеют. А речь-то шла о разврате.
— Вы не боитесь, что Манро обо всем узнает?
— Иногда я задаюсь вопросом, а знает ли он, если не разумом, то сердцем? У него женская интуиция, и он все очень тонко чувствует. Иной раз я точно знала о возникших у него подозрениях, и в его боли ощущала какую-то странную экзальтированность. Спрашивала себя, не доставляет ли ему эта боль особое наслаждение? Знаешь, есть люди, для которых нет ничего, слаще терзаний.
— Какой ужас! Я нахожу для вас только одно оправдание — вы безумны.
Теперь Дарья перестала плакать и держалась куда более уверенно. Она бросила на Нила вызывающий взгляд.
— Ты не находишь меня привлекательной?
Многие мужчины так думают. — И гордо окинула свою статную, соблазнительную фигуру. Затем, с каким-то рыдающим стоном, в котором слились восторг и необузданное желание, упала на колени и, схватив его руку, страстно поцеловала ее.
— Перестаньте! — воскликнул Нил. — Перестаньте!
Он поднял ее и усадил на стул. Но, когда попытался уйти, она его не отпустила. Обвила руками шею и покрывала лицо поцелуями. Он отворачивался, вырывался, даже подставил руку между своим лицом и ее, чтобы защититься от ее губ. Внезапно она вонзила в нее зубы. Боль была такой сильной, что он, не отдавая себе отчет в том, что делает, ударил Дарью.
Резкий и сильный удар заставил ее отпустить Нила. Он взглянул на кисть. Дарья прокусила ему часть ладони, из которой текла кровь. Глаза женщины сверкали, в любой момент она могла вновь броситься на него.
— С меня хватит, — твердо произнес Нил. — Я ухожу.
Дарья вскочила со стула.
— Я пойду с тобой.
Он надел тропический шлем и, схватив снаряжение для ловли насекомых, молча развернулся на каблуках и одним прыжком перемахнул через три ступени.
— Я иду в джунгли.
— Мне все равно.
Охваченная безумной страстью, Дарья забыла про свой панический страх перед джунглями. Не думала о змеях и диких зверях, не замечала веток, которые хлестали по лицу, ползучих лиан, цепляющихся за ноги. За месяц Нил исходил эту часть леса вдоль и поперек, поэтому знал здесь каждый кустик и говорил себе, что преподаст ей хороший урок: будет знать, как ходить с ним. Быстрыми шагами он шел через подлесок. Дарья спотыкалась, но не отставала от него. Она умоляла пожалеть ее, кляла свою судьбу, рыдала и заламывала руки, вела себя, точно безумная. Нил старался не слушать ее, и, наконец, на маленькой полянке он резко остановился, повернулся и взревел:
— Это надо прекратить! Я сыт по горло. Когда Ангус вернется, я скажу ему, что должен уйти. Завтра же отправлюсь в Куала-Солор, а оттуда — домой.
— Он тебя не отпустит, ты ему нужен. Он считает тебя незаменимым.
— Мне все равно. Я что-нибудь придумаю.
— Что?
— Вам незачем беспокоиться. Правду я Ангусу не скажу. Вы можете разбить ему сердце, если хотите, я же этого не сделаю.
— Ты его боготворишь? Этого зануду-флегматика?
— Да он в сто раз лучше вас.
— Знаешь, будет довольно забавно, если я скажу ему, что не уступила твоим домогательствам, вот ты и уезжаешь.
Нил вздрогнул, заглянул ей в глаза, пытаясь понять, говорит ли она серьезно.
— Глупости. Вы же не думаете, что он вам поверит? Он знает, что такое мне и в голову прийти не могло.
От Дарьи не укрылся испуг Нила, и она продолжала с какой-то инстинктивной жестокостью: