— А, черт! Стыд-то какой! Вот была рыба!..
Мальчуган тщательно осмотрел удочку.
— Э-э, мистер, ну-ка гляньте скорей. Крючок обломился. Вы не виноваты, мистер. Правду говорю. Ну не горюйте, мистер. Посмотрите-ка!
Мистер Катц сел, пытаясь разглядеть в темноте обломок крючка.
— Так он обломился? Только кто мне поверит…
— Но ведь это правда, мистер. Вы-то в этом не виноваты. Это я виноват.
— Не говори глупости. Никто не виноват.
Они поярче разожгли костер, и мальчуган начал подсчитывать улов.
— О-го-го! Одиннадцать связок! А эта большая рыба — одна целая связка. Я-то поймал три-четыре, всего на одну связку. Ого, еще одна большая! Чего же вы меня не разбудили, мистер? Теперь вся рыба ваша.
Он отрывал узкие полоски от камышины, сучил из них жгут и нанизывал рыбу, просовывая жгут через рот и жабры. «Видно, этот малец решил, что я пойду с рожком по улицам и буду сам продавать рыбу», — усмехнулся про себя мистер Катц.
— Рыба эта твоя, сынок, — сказал он, — бери ее и продавай. Всю.
Мальчуган потупил зеленые глазищи и продолжал заниматься своим делом.
— Слушай, не валяй дурака, — устало сказал мистер Катц. — Удочки, крючки, наживка — все твое. И потом, я ведь не рыбак, а коммерсант.
Он увидел, как мальчишка сердито смахнул слезу.
— Нет, мистер, это вы наловили.
— Фу ты! Ну и что из того? Просто мне захотелось немного порыбачить, вот и все.
— Правда? Тогда спасибо. Наверно, мистер — король.
Мистер Катц сердито кашлянул и сморкнулся в платок.
— Э-эх, вот если бы я поймал ту, последнюю!..
— Да-а!.. — вздохнул мальчуган, видно решив, что и эта последняя тоже досталась бы ему.
Луна зашла, и в бледном холодном небе начали вырисовываться мачты рыбачьих шхун, когда мальчуган и мистер Катц затушили костер и аккуратно смели в море пепел. Мальчик сложил связки рыбы в багажник, влез на сиденье и заметил, как мистер Катц отчего-то вздрогнул, когда заработал мотор. Письмо в полицию по-прежнему лежало у мальчишки в кармане, но они оба про него забыли.
Когда они остановились у таможенной заставы, мистер Катц вдруг вспомнил о чем-то.
— Эй, друг, — сказал он таможеннику, высунув из окна машины осунувшееся лицо, — где тут у вас можно получить разрешение? Ну, чтоб можно было рыбачить…
Олф ВАННЕНБУРГ
(ЮАР)
ЭХО
Перевод с английского Н. Колпакова
Три человека стояли на пыльной дороге и разглядывали дорожный знак.
— Через два дня будем дома, — сказал один.
Тзоло, Мейки и Темба вот уже который день были в пути, пробираясь пешком в долину Тысячи Холмов. Днем они шли по выжженной солнцем желтой равнине, ночью разводили у дороги костер и ложились спать, давая возможность измученной, иссохшей земле испить их усталость. Разговаривали они мало: их все еще не покидало чувство гнетущей тревоги и страха, которое им пришлось испытать в тех местах, откуда они возвращались.
Свыше четырехсот их товарищей-шахтеров погибло на шахте во время катастрофы, и по прошествии трех недель тщетных стараний добраться до тех, кто был отрезан обвалом породы от внешнего мира, над горными выработками воцарилась гробовая тишина. С заплаканными лицами, безмолвные, убитые горем жены и родственники погибших, угрюмо стоявшие вдоль колючего ограждения, теперь ушли, и на их место ветер наколол на шипы колючей проволоки обрывки газет.
Смолкнувший подъемный механизм четким силуэтом вырисовывался на фоне серого неба, а оживленность шахтерского поселка сменилась какими-то отчаянно-суетливыми приготовлениями к отъезду.
— Этот зной давит нас не хуже закона белых, — сказал Тзоло, высвобождая плечи от ноши и сбрасывая ее к своим ногам, прямо в дорожную пыль.
— Или не хуже той беды, что нам пришлось пережить на этой проклятой шахте, — поддержал Мейки.
— Есть вещи, о которых лучше не говорить, — заметил Тзоло. — Мы избавимся, погодите, от законов белых, но избавиться от душевной муки, которую нам пришлось пережить, нам никогда не удастся.
Они помолчали, так как при воспоминании об этом их вновь охватила печаль.
— Давайте остановимся на ночь здесь, чтобы отдохнуть к завтрему, — предложил Темба.
— Ну нет, — возразил Мейки, — лучше мы всю эту ночь прошагаем и тогда завтра к вечеру уже будем дома. Сейчас, когда мы почти дошли до родных мест, я не чувствую усталости, и ноги мои сильны как никогда.